Альберт Усольцев - Светлые поляны

Ловко умела говорить с народом Катерина. И на завалинках, и в метной бане за мялкой, и вот тут, перед доброй сотней глаз не спасовала. Наверное, потому Настена Петрова и проговорила негромко:

— Берись, Катя, за дело сама. В тебе и силы хватит — хомут затягивать мужиков не просишь, и дельности в душе в меру.

Наступила тишина в горнице. Даже в задних рядах мужики перестали балаболить, а только молча чадили, пуская дым в дверной проем.

Улыбка сошла с лица Катерины.

— Нет, бабоньки, — сказала Катерина, — не моя это ноша. И не потому, что боюсь оговоров — мол, сама себя выбрала, а всамделе, не мой это воз. Земля-то наша серьезная, а я, чего греха таить, порой со смешинкой иду по ней. Ну такой уродилась, че я поделаю. Маманя, когда родила меня, сказала: «Девка-то наша совсем не кричит, наверно, свет ей не мил». А я из пеленок возьми да и бахни: «Мило не мило, деньги платило — будем жить!»

Опять зал грохнул добрым, незлобивым смехом: ловко вывернулась Катерина. И не пообидела никого, и от себя должность отвела трудную. Не раз черемховцы жалели бригадиров: вот задача — и в добрые всем не войдешь, на всех не угодишь, стало быть, и лаяться «лошадиным языком» не позволят, вмиг осадят. Работники «всяки не одинаки», а поля по весне должны быть засеяны, а по осени — прибраны.

Катерина отыскала среди сидящих у старинной русской печки Ефросинью Петровну. Перемигнулась с ней, словно что-то спросила взглядом. Та согласно кивнула.

— Вот че, бабы, мужики, о прошлом разе мы коллективным чтением с завещанием Макара Дмитрича ознакомились. Подарок его — дом на общую пользу приняли. А вот оказалось, что приписка малая была к завещанию. Тогда ее опустили, не было в том нужды, а сейчас, думаю, Ефросинья Петровна огласит.

Ефросинья Петровна встала и подошла под самую электролампочку. Свет был ярким, но она достала очки.

Витька впервые увидел мать в очках. Как-то даже не узнал сначала — так они изменили ее лицо.

— Постфактум, — начала читать Ефросинья Петровна.

— Постфактум — это то, что идет после письма главного — в смысле, эва, чуть не забыл, — пояснила значение слов Катерина.

— Макар Дмитрич ошибся. Он, вероятно, хотел сказать «постскриптум», — мягко поправила учительница чудные слова. — После письма…

— Одна холера, — не моргнув и глазом, сказала Катерина.

— «Уважаемые мои земляне!..»

Переверть-Клейтонов хохотнул:

— А он че, на другу галактику, че ли, уехал?..

Но его быстро осадила Катерина:

— Закрой рот, Яша, кишкам холодно!

— «Уважаемые мои земляне! — повторила Ефросинья Петровна. — Коль придется вам решать вопрос о самом близком начальнике — бригадире, то не погнушайтесь и моим советом. А совет мой такой: вижу я на этой работе Семена Никитича Астахова, хоть и не очень известного вам, но достаточно знакомого человека. И не только потому, что он мастер машинных наук и бывший офицер в отставке, а больше из-за его внутренних качеств: человек он рассудительный, в деле мною узнан и вами замечен. Есть в его характере земное тепло и хлебная пругость. А в остальном вам судить, если он, конечно, согласится и пойдет на бригадирский труд с желанием».

Ефросинья Петровна положила листок на пшеничный сноп, прошла и села на свое место.

— Ну, девки, бабы, мужики, чего притихли? Где Семен Никитич? Ага, вот он, — отыскала Катерина острым взглядом Астахова. — Прошу, Семен Никитич, на серединку. Расскажите о себе: где родились, учились и кем крестились…

Астахов вышел на середину светлого круга, высвеченного обернутой газетой лампочкой.

Долгим взглядом обвел всех сидящих в горнице. Задержал взгляд на постскриптуме, что лежал на снопе. Письмо съехало, застряв где-то на середине, отчего казалось, что сноп получил рану и его только что перевязали свежим бинтом.

— Родился я на земле, — начал Астахов. — Учился как и все… А крестился… Главной моей крестной была война…

Астахов замолчал, не зная, что же еще добавить к такой коротенькой автобиографии.

— Кажется, и все…

— Ну вот и хорошо, — сказала Ефросинья Петровна. — Будем считать наш сход законченным. Результаты выборов, с вашего разрешения, я доведу в правлении завтра. Думаю, несогласности не будет.

Разговор закончился, но люди не расходились. За окном круговертила зима, а здесь, в доме, было тепло и уютно. И народу было много, и круглые железные бока печек полыхали жаром, а духоты, стеснения в дыхании не чувствовалось.

— Девки, бабы, мужики, споем, что ли?! — предложила Катерина.