Семен Бытовой - Десять тысяч лет

И Мао Цин ушел.

На развилке дорог ветер донес до него запах табачного дыма — сильный, волнующий и ободряющий запах. Старик зашагал быстрее, словно в этот день не тащился много часов по знойной и пыльной дороге. На большом камне сидел юноша и курил.

— Позволит ли добрый человек занять одну лишь искру огня, чтобы вернуть к жизни мою трубочку? — спросил Мао Цин.

— Пожалуйста, добрый прохожий, — ответил юноша, напоминавший своим видом ремесленника, которые часто ходят по окрестным селам в поисках мелкой работы.

Он достал из кармана синих дабовых штанов коробку со спичками, зажег одну и поднес к трубке Мао Цина. Юноше приятно было видеть, как старик, закурив, заулыбался.

— Спасибо, добрый человек! — сказал Мао Цин. — Пусть удача сопутствует тебе на всем твоем пути, сколько бы он ни продолжался. — И, сказав это, он низко поклонился юноше, скрестив, как это полагалось, на груди свои худые, загорелые руки.

— Бери еще! — предложил юноша, довольный тем, что вернул старику хорошее настроение. Он отсчитал из коробочки десять спичек, оторвал кусочек серы и дал Мао Цину. — Не в город ли идет добрый прохожий?

— В город, — сказал Мао Цин, бережно снимая пепел, образовавшийся в трубке. — Там живет моя единственная дочь. Семь лет тому назад я привез ее в город к господину Шану. Совсем недавно я похоронил старуху. А на днях меня согнал с земли господин Хориоки.

— Ну, я пойду, — сказал юноша, поднимаясь с камня. Он взял стоявший в ногах маленький сундучок, в котором загремели какие-то железные предметы, и, попрощавшись, быстро зашагал по тропинке, ведущей в гаоляновое поле.

Оставшись один, Мао Цин подумал, что теперь в его руках не десять спичек, а сорок. Ведь никто лучше его не умел делить каждую спичку на четыре равные дольки. Сорок спичек! И с этими мыслями он двинулся в путь. Он шагал быстро, гораздо быстрее, чем раньше, и едва заметил, как небо зажглось пожаром огромного заката и как порозовели при дороге густые высокие травы. Перед ним возникли очертания городских ворот, и на фоне заката они показались ему воротами неба, потому что птицы, летевшие со стороны города, низко прошли под ними, не задевая крыльями каменного свода.

Мао Цин решил задержаться здесь немного, счистить с себя дорожную пыль, надеть туфли, умыться. И пока он приводил себя в порядок, трубка, которую он не выпускал изо рта с тех пор, как зажег ее, вдруг опять погасла. Он попробовал ее раскурить, прочистил ржавым, кривым гвоздем, достал спички и прежде, чем зажечь одну, потряс их на ладони, словно на ней лежали золотые монеты. И странное дело, рука его вдруг задрожала, и так сильно, что Мао Цин сжал ее в кулак, чтобы не уронить на землю драгоценные спички.

— Горе мне, горе мне! — словно обращаясь к кому-то, произнес Мао Цин. — Как я посмел взять десять спичек у такого доброго юноши! Он, вероятно, не из наших мест и не знает спичечного закона.

Другой на месте старика не впал бы в такое отчаяние, но Мао Цин недаром считался самым отзывчивым крестьянином в Тука. Вся его долгая и безрадостная жизнь прошла перед ним в эту минуту. Он вспомнил, как умирала старуха. Как она спросила его, перед тем как отойти в другой мир, не должна ли она чего-нибудь соседям, а когда он сказал ей, что, кажется, со всеми давно рассчитались, старуха облегченно вздохнула. И это был ее последний вздох. Потом Мао Цин вспомнил, как семь лет тому назад привез он свою маленькую Мейлин в город к господину Шану и как тот долго и пристально осматривал девочку, трогал ее хрупкое тельце, одобрительно кивал головой. Он назначил за нее, по тем временам, не такую уж малую цену, вполне достаточную для того, чтобы Мао Цину расплатиться с долгами.

— Пусть подрастет, — она попадет в хорошие руки! — сказал господин Шан.

Мейлин со слезами бросилась к отцу, прося не оставлять ее у господина Шана. Но отец только и мог сказать ей:

— Не плачь, моя девочка. Что делать, когда зной иссушил землю, а платить за нее надо. Не приди я с тобой к господину Шану, тебя забрал бы сборщик налогов.

Сказав это, Мао Цин почувствовал, что это были самые правильные и справедливые слова. Он не сомневался в том, что Мейлин, когда подрастет, попадет в хорошие руки. Не отдадут же ее какому-нибудь бродяге, у которого нет ничего за душой. Даже приличному человеку не так уж просто взять себе жену. Он знал людей, которые годами откладывали часть своего заработка, и в конце концов брали в жены девушек не богаче Мейлин...

— Горе мне, горе мне! — опять произнес старик.