Семен Бытовой - Ночью скалы светятся

В этот день рыбаки поймали более двухсот центнеров сельди. Быстро «перелили» ее в кунгасы и подняли на палке «маяк» — старую ватную фуфайку, — чтобы вышел буксирный катер.

Так мало-помалу работа на неводе налаживалась. Да и море вроде притихло. Правда, больших уловов оно не сулило, главные косяки ушли, но все же пустыми ловушки не были.

И вот, на четвертый или на пятый день, едва солнце зашло за щербатые сопки, подул сильный порывистый ветер. Поверхность океана, недавно почти зеркальная, неожиданно дрогнула, сморщилась, разыгралась белыми барашками, которые буквально на глазах превратились в высокие стремительные волны. Казалось, они еще стояли на месте, набираясь силы, а когда ее стало достаточно, двинулись напролом, грозя все смыть на своем пути.

Огромная волна ударила в борт станового кунгаса, наклонила его и накрыла часть невода лохматой гривой. В море полетела железная печурка с медным котлом, в котором варилась уха на ужин, вырвало с гвоздями два топчана.

— Исабунку на воду! — скомандовал Помелов.

Бирюков подбежал к исабунке, поднял ее обеими руками, бросил на кипящий гребень вала и сам прыгнул в лодку. В ту же минуту ее подхватило, закружило, как щепку, потом стремительно швырнуло вниз, но следующая волна вновь вынесла на высокий гребень. Евдоким изо всех сил греб единственным коротким веслом, каким-то чудом удерживаясь на поверхности, и, улучив мгновение, погнал исабунку к центральнику. Ее то швыряло с борта на борт, то поднимало на дыбы, то вовсе накрывало волной, и просто непонятно было, как она вдруг снова появлялась «живой» из воды.

— Канат цел! Натяжение нормальное!

Ветер к концу дня ослабел до двух-трех баллов, и хотя на море после шторма осталась довольно крупная зыбь, Помелов велел навешивать ловушки.

Пока рыбаки с других неводов пережидали шторм в тихой бухте, Помелов успел отправить на пристань четыре кунгаса первосортной рыбы.

— Зарываешься, Петрович! — встретив на берегу Помелова, сказал бригадир соседнего невода Игнатов. — Рискуешь и людьми и материальной частью.

— Риск, Игнат Павлович, благородное дело! — шутливо ответил Помелов.

— Смотря по обстоятельствам!

— Вот именно, — прежним тоном сказал Помелов.

— Ежели, как прежде было, за хищником гнаться, — я не возражаю.

— Намекаешь, Игнат Павлович! — Помелов понял, что Игнатов имеет в виду прежнюю службу его, Помелова, на военном сторожевике.

— Намекаю!

— А море тоже «хищник» порядочный, по-моему, — засмеялся Помелов. — И его укрощать надо.

— Много, Петрович, на себя берешь.

— По силам и беру! — теперь уже резко сказал Помелов.

— По силам ли? — Нас, рыбаков, день год кормит. Сам знаешь,

рыбка ждать не будет, пока мы в тихой бухте шторм пережидаем.

— Вот ты-то, Петрович, и намекаешь! — вспылил Игнатов, доставая из глубокого кармана клеенчатых штанов папиросы.

Помелов, однако, опередил. Быстро достал свою пачку, протянул ее Игнатову.

Когда стали закуривать и взгляды бригадиров встретились, Помелов, к своему огорчению, уловил в глазах Игнатова злобу.

— Ты это брось, дружище! — сказал Помелов. — И не зарываюсь я вовсе. Не приступи я к активному лову, остался бы, как говорится, на бобах. И тебе, Игнат Павлович, советую.

Игнатов взорвался:

— Людьми своими рисковать? Видал я, как ты их в самую кипень кидал, когда по всем правилам техники безопасности нельзя морю носа казать. — И более сдержанно, но не менее зло: — Негоже, Петрович, такой дорогой ценой авторитет себе зарабатывать!

— Ах вот ты куда! Ладно, придет время, — поймешь, кто прав, кто виноват!

Спустя неделю, когда на путине наступило затишье, бригадиры неводов вышли на катере в соседний комбинат на партийное собрание. Путь предстоял довольно долгий. Кто читал газету, кто играл в домино, а Игнатов сидел в стороне на баке, хмурый, нахохлившийся, похожий на филина, и беспрерывно курил.

Не повезло ему в эту путину.

Пока его бригада пережидала в тихой бухте тот жестокий восьмибалльный шторм, невод почти весь вышел из строя. На ремонт потребовалось три-четыре дня, и за это время прошли главные косяки сельди.

После разговора с Помеловым у Игнатова в душе остался неприятный осадок. Меньше всего ему хотелось ссориться с Арсением Петровичем — человеком прямым, честным, исключительно принципиальным. Он догадывался, что Помелов на собрании выскажется за активный лов, что он непременно скажет о том, что «некоторые» (все, конечно, поймут, в чей адрес это будет сказано), чуть заштормит, бросают на произвол орудия лова и уходят за сопочки, в тихом заливчике отсыпаться.