Нинель Громыко - Дойна о Мариоре

— Проезжай, проезжай! — закричал караульный.

Молоденький жандарм соскочил с передка и лениво, на ходу разминаясь, подошел к караульному:

— Дай, баде, прикурить, а то ни у кого нет…

Караульный нехотя полез в карман, но тут же свалился, оглушенный прикладом; крестьяне, соскочив с каруцы, выхватили из-под соломы автоматы и бросились к окнам и двери жандармского поста.

Все было как во сне. У Мариоры закружилась голова. Она вдруг почувствовала, что у нее нестерпимо болит тело, руки сами собой разжались, и Мариора упала на пол. Звякнул замок, в каморку вошли. Ее подняли, понесли. Мариора открыла глаза и увидела, что ее несет Андрей. Он тревожно всматривался в ее лицо и сердито кому-то говорил:

— Тюрьмы всегда надо освобождать прежде всего. Эти голубчики от нас не уйдут.

Мариора хотела что-то сказать Андрею, но сумела только лишь улыбнуться ему.

Потом откуда-то взявшийся Костя снова перевязывал ее. Она лежала в каруце на боку, и ей с каждой минутой становилось легче. Мариора видела, как партизаны выносили из жандармского поста какие-то ящики, бумаги и складывали их на каруцы. Жандармы со связанными руками кучкой стояли в стороне. Челпана среди них не было.

Андрей, сосредоточенно морща лоб, быстро прикурил от маленькой блестящей зажигалки и что-то сказал подошедшему Штефану Греку. Тот на деревяшке торопливо заковылял в сторону. Через минуту перед Андреем стояли Домника — она в волнении обеими руками схватила себя за ворот ветхой холщовой кофточки, — бледная, растерянная Санда и улыбающаяся Вера.

— В жандармском посту один Челпан остался. Вы не знаете, где он может быть?

Санда молчала. Вера что-то ободряюще сказала ей. Тогда Санда нерешительно ответила:

— Где ему быть? В кабинете…

Андрей досадливо повел плечами.

— Подождите! Там есть подполье… Они в подполье комнату целую сделали. Вход в него сразу не заметишь, он под ковром в кабинете. Может быть, шеф там…

Выстрелы, короткий вскрик, и на улицу вывели связанного Челпана. Он шел неровным шагом, сразу потеряв всю свою важность, и стал точно меньше ростом. Под глазом Челпана темнел синяк. За ним под руки бережно вели молоденького партизана, одетого жандармом. Он был ранен; тяжело обвисал на руках товарищей, с трудом передвигал ноги.

Всех семерых малоуцких жандармов вместе с Челпаном посадили на каруцы и под конвоем партизан повезли из села. Вместе с партизанами поехали супруги Ярели, Грекина, Николай Штрибул, Матвей Гоцков, Георге Борчелой.

Черная дождевая туча, нависшая над селом, неожиданно повернула на запад, ветер стих. Каруца катилась быстро, резко подпрыгивая на ухабах. Андрей сидел рядом с Мариорой и поддерживал ее. А она смотрела на село. Все высыпали на улицу. Впереди стояла Лисандра Греку и часто крестилась.

Вечером Челпана допрашивал политрук отряда, мужчина средних лет, русский. Положив на колени блокнот, он сидел на пне у края маленькой полянки в зарослях дубняка, кряжистый, прямой, в вылинявшей гимнастерке, в фуражке с такой же, как у всех, красной ленточкой наискось. Фамилия его была Голубов. По-молдавски он говорил плохо, и возле него стоял переводчик.

Сюда, на полянку, пришли почти все партизаны. В другое время многие из них даже не подошли бы: «Эка невидаль — будут судить шефа сельского жандармского поста!» Но все знали роль Челпана в аресте Лаура, и одно имя его вызывало ненависть. Подошли и Андрей с Мариорой. Мариора была еще очень бледна.

Мариора заметила, что в отряде о Лауре говорят мало. Но настроение у людей резко переменилось. В редкие часы отдыха не слышалось, как прежде, оживленного говора и смеха. Все ждали приказа действовать. Говорили, что в самое ближайшее время будут приняты решительные меры к освобождению Лаура.

Голубов медленно и старательно очинил карандаш. Челпан стоял перед ним, слегка отставив левую ногу и отвернувшись.

Зная Челпана, Мариора ожидала от него всего: оправданий, униженных просьб, обещаний, даже слез. Но то, что сделал Челпан, ее изумило. Когда шефу жандармов развязали руки, он одернул помятую форму, достал расческу и пригладил волосы. Поправил воротничок и, называя присутствующих товарищами, объявил, что хочет сделать важное сообщение.

— Товарищей для вас здесь нет, — нахмурившись, поправил Голубов. Потом, не сводя с Челпана проницательного взгляда, открыл блокнот и добавил: — Говорите.

Челпан сказал, что в годы оккупации, непосредственно работая с немцами и румынами, он убедился, что это за люди, и давно мечтал перейти на службу к большевикам. Только возможности не было. Но он делал все, что было в его силах: с одной стороны, чтобы не вызывать подозрений, внешне безукоризненно выполнял указания уездной жандармерии, с другой — собирал ценные сведения для большевиков. Арест Думитру Лаура не его вина, он сейчас объяснит. Он даже собирал материальные средства и сейчас счастлив, что может передать отряду двести тысяч лей — они закопаны у него в саду, и…