Нинель Громыко - Дойна о Мариоре

Намотав на руку волосы Мариоры и таким образом удерживая ее голову, он тяжелым, точно свинцовым, кулаком стал бить ее — в щеки, в глаза, в грудь. Она билась в его руках и глухо вскрикивала.

— Большевистская порода! — рычал над нею Челпан.

Его куда-то позвали. Он выругался, с силой швырнул ее в угол.

Лучиной, найденной на полу, Мариора сделала в глинобитной стене углубление. Когда стемнело, она, уцепившись за раму, упираясь в выемку ногами, опять подтянулась к окну и стала смотреть в него. Сегодня, в половине первого… Нет, Лауру не страшно за себя, ему стало бы страшно, если б дело не вышло. Но ведь Иляна должна была успеть…

В полночь возле жандармского поста сменился караул. Было, наверно, ровно половина первого, когда там, далеко, в стороне города, взметнулся к небу взрыв.

Мариора не заметила, как кто-то вошел в каморку. Тяжелым ударом ее сорвали со стены, стали бить в грудь, топтать сапогами.

Сейчас, очнувшись, она почувствовала, что кофточка пропиталась кровью. Острая боль в плече — стоит только шевельнуть рукой.

Хуже всего было, что ни разу не давали пить. Голод не чувствовался, но хотя бы глоток воды… В горле горело. Кружилась голова.

Над селом нависла темная дождевая туча. Выл и шумел в садах ветер. Мглистой поземкой стлалась по двору поднятая им пыль. Возле ворот с автоматом через плечо ходил караульный жандарм в рваных боканчах. Пыль попала ему в глаза, он протирал их и что-то ворчал про себя.

На широкой облупившейся завалинке жандармского поста сидели мобилизованные: Николай Штрибул, его ровесник Матвей Гоцков, хромой Васыле Гечу, отечный, не подлежащий до сих пор мобилизации из-за тяжелого порока сердца Онаш Вишневский, Георге Крушеван и еще двое селян. Видимо, фашисты уже не надеялись на свои силы, если стали мобилизовать в армию всех подчистую: и парней, не вышедших годами, и инвалидов.

Сегодня мобилизованных должны были отправить на формировочный пункт в город, и они ждали нотаря, уехавшего в соседнее село, чтобы выправить в тамошней примарии какие-то бумаги.

На улице около забора, заглядывая во двор жандармского поста, толпились жены, родственники, детишки мобилизованных. Входить во двор караульный разрешал только по двое, по трое, «чтобы не было беспорядков». Вот в толпе крикнула и запричитала жена Георге Крушевана. Георге только ниже опустил черноволосую круглую голову. Онаш Вишневский встал, нервно скручивая толстыми отечными руками самокрутку, раздраженно крикнул в толпу:

— Хоронить нас сюда пришли, что ли?

Караульный остановился, сморкаясь двумя пальцами, дружелюбно сказал ему:

— А ты сядь, нечего зря землю топтать! — И повысил голос: — Сядь! Все начнете ходить — разве усмотришь за вами?

Николай Штрибул, сидевший на завалинке вторым справа, неподвижно смотрел перед собой. В руке он держал докуренную цигарку, вероятно забыл ее выбросить.

Мариора давно не видела Николая. Он отрастил усы, они делали его круглое добродушное лицо взрослее. Вот Николай медленно поднял голову, но вдруг быстро выпрямился и улыбнулся.

Во двор жандармского поста, придерживая от ветра юбку, входила Домника. Но это не изумило Мариору. С нею во двор со свертком в руке, опираясь на палку, точно хромой, шел Шмель, командир партизанской диверсионной пятерки, чернобровый коренастый Шмель. Одет он был по-крестьянски: узкие штаны неопределенного цвета, холщовая рубаха, перепоясанная шерстяным поясом, ноги босые. Он вошел чинно, поклонился караульному; когда тот спросил у него документы, бережно достал из-за пазухи аккуратно сложенные бумажки. Мариора слышала, как Домника сказала:

— Мой двоюродный брат. Он не здешний, — и назвала дальнее село, не входящее в ведение малоуцкого жандармского поста.

Мариора не верила своим глазам. А Домника, всхлипывая, уже целовала Николая, и Шмель стоял рядом с ним, жал ему руку, соболезнующе качал головой. Удивление на лице Николая при виде нового «родственника» Домники быстро исчезло. Они втроем сели и начали говорить тихо и оживленно. Шмель передал Николаю сверток. Николай подозвал к себе Матвея Гоцкова и Георге Борчелоя.

«Что-то затеяли», — радостно подумала Мариора. Тут внимание ее привлекла каруца с людьми, спускавшаяся с холма к жандармскому посту. Вероятно, везли мобилизованных из другого села. На передке рядом с возчиком, болтая ногами, сидел молоденький жандарм с автоматом. Две рослые гнедые лошади торопливо перебирали ногами. У поста каруца резко остановилась.