Нинель Громыко - Дойна о Мариоре

— Уйди с глаз. Какой ковер из-за тебя отдала! Лиза, дочка, ткала…

В эту ночь Мариора долго не могла заснуть. Она ворочалась, старалась прогнать мысли, взбудоражившие ее, но ничего не получалось. Тогда ока встала, открыла окошко и, накинув на плечи кожушок, стала смотреть в прохладную мутную ночь, залитую едва заметным светом от узкого серпика луны.

Опять думалось об Андрее. Теперь Мариора ясно понимала: Дионицу она не любила. Просто поверила, что привязанность к ласковому и красивому парню — любовь. Теперь только она отчетливо поняла: мало быть человеку умным, мягким, добрым; надо быть еще сильным, бесстрашным, стойким, беспощадным к врагам. И еще надо много, очень много знать. Только тогда человек утверждает право на жизнь. Нет, не могла она любить слабодушного, робкого Дионицу.

…Но Андрей… Ведь он столько учился… Он все понимает, все знает. Ему, может быть, просто скучно с ней?

Мариора сидела у окна, пока не зазеленело небо, не заколыхался слабый рассвет над землей.

Вечером, в густых сумерках, Мариора стояла во дворе, прислонившись к холодному камню забора, слушала, как Грекина в сарае доила корову, — струи молока сбегали, позванивая о стенки ведра.

Мариора хотела доить корову сама, но Грекина не разрешила.

— У тебя рана в плече только что затянулась, побереги руку, — сказала она.

Мариора думала об Андрее все дни. Но сегодня она особенно часто ловила себя на том, что не может пройти мимо окна, которое выходит в лес, чтобы не взглянуть в него. И тут же выговаривала себе.

Полюбила… А он уедет и даже не узнает об этом. А может, сказать? Подойти и сказать: «Люблю тебя, Андрей. Люблю, как не любила еще никого». Ну и что? Любовь от этого не придет, если ее нет.

Мариора стояла в задумчивости, но вдруг насторожилась: там, где к забору касы почти вплотную примыкал молодой дубняк, послышались шаги. Мариора быстро повернулась лицом к лесу.

Из лесу вышла невысокая девушка в темной косынке, приостановилась, потом быстро обогнула забор и, отворив калитку, вошла во двор.

Мариора, удивленная, пошла ей навстречу.

— Мне сказали, здесь можно купить ковер — размером два на полтора? — спокойно сказала она, останавливаясь перед Мариорой. Это был пароль. Девушка шла к Лауру.

— Ковер продан. Зато есть пэретари [50] Пэретари — полосатые ковровые дорожки. . Пройдите, — произнесла Мариора условный ответ, почему-то не двигаясь с места.

Было что-то знакомое в голосе девушки. В сумерках Мариора не могла разглядеть ее лица. Она подошла к ней вплотную и только тут воскликнула:

— Иляна!

— Мариора?! — удивленно и радостно сказала та, обнимая ее.

Мариора провела подругу в сусуяк. Иляна поздоровалась с Лауром, — оказалось, тот ждал ее, — сняла косынку и серый жакет и, не найдя, куда повесить их, положила у стенки сусуяка.

— Неужели вы ничего не заметили?

Она погасила опаец и широко открыла дверь сусуяка. Несколько мгновений вглядывалась в темноту.

— Баде Думитру, вам не увидеть. А ты, Мариора, иди сюда, — сказала она. — Видишь? Слышишь?

Они остановились на пороге.

Ночь была безлунная, непроглядная. На горизонте Мариора увидела светлую малиново-оранжевую полоску, прислушалась: с той стороны, где в ночи тлела полоска света, доносились тяжелые вздохи канонады.

Мариора вдруг до боли сжала плечо Иляны.

— Фронт! — прошептала она.

— Девушки! Помогите мне подняться, — неожиданно задрожавшим голосом сказал сзади них Лаур.

Они стояли все трое у маленькой, низкой двери. Думитру, тяжело дыша, одной рукой опирался на дверной косяк, другой — на плечо Иляны.

— А я так до сих пор и не комсомолка, — вздохнув, промолвила Мариора.

— А в отряде есть комсомольская организация? — поинтересовалась Иляна.

— Есть, — ответил вместо Мариоры Лаур.

— Вот ты и подумай о вступлении, — посоветовала Иляна.

— Ой, Иляна! Разве сейчас можно вступить?

— Советские люди есть, значит партия и комсомол живут и действуют, — заметил Лаур.

— Я тебе рекомендацию напишу, — с готовностью сказала Иляна. — Баде Думитру, может, и вы со своей стороны рекомендуете?

— Ты думаешь, она заслужила? — В голосе Лаура слышалась улыбка. В темноте он нашел голову Мариоры и потрепал ее по щеке. — Напишу, — произнес Думитру.

Когда дверь была снова закрыта и Мариора зажгла огонь, Лаур попросил поправить ему под изголовьем свернутую овчину, чтобы можно было прямее сидеть, и серьезно сказал:

— Давай о деле, Иляна.