Ольга Громыко - Верность до гроба

— Ну как, госпожа ведьма?

Я отрицательно покачала головой и, не удержавшись, зевнула: Жабкинский мроед определенно начал мне надоедать. Третью ночь как проклятая обхожу село ночным дозором, но пока что не заметила его даже краем глаза.

Переступив порог корчмы, я прошла мимо разочарованного хозяина и устало плюхнулась на лавку возле печи, прислонившись спиной к теплой кирпичной кладке. Самое обидное, что мроед продолжал свою нехорошую антиобщественную деятельность. Убивать никого не убивал, но обескровливал до полусмерти. Караулить по очереди было бесполезно, при появлении нежити сторож засыпал крепчайшим сном, и мроед неторопливо выбирал жертву среди домочадцев, предпочитая женщин и детей. Впрочем, не брезговал даже кошками, почему-то за исключением черных — видимо, не мог поймать в темноте.

Сегодня выбор паскудника пал на дочку кузнеца, уединившуюся с женихом на сеновале; по дороге в корчму я заглянула к несчастной девушке и выслушала от ее родителей много чего нелицеприятного в свой ведьминский адрес. Правда, когда я пригрозила вообще уехать, они мигом пошли на попятный и даже пообещали прибавить еще пару-тройку кладней к моему гонорару (на который скинулись все жители Жабок, кто сколько смог), но настроение у меня испортилось окончательно. Собственно говоря, оно и так было не ахти — без явных причин, что обидно вдвойне, ибо улучшению традиционными методами вроде принятия горячей ванны с душистыми травами, поедания сладких пирожков и перечитывания собственных путевых заметок оно не поддавалось, зато охотно ухудшалось по любому поводу. А тут еще этот мроед, будь он неладен!

— Ни живым, ни мертвым покою не дает, — в который раз жаловался корчмарь, просто чтобы отвести душу. Я слушала вполуха, давно уже зная наизусть обо всех происках неуловимой нежити. — Трех дней после похорон не пройдет — глядь, снова могила раскопана и голова у покойника отъедена! Уж и камни сверху наваливали, и чесноком обкладывали — ничего не помогает! Бывает, ишшо и чеснок погрызет, будто на закусь… Ей-ей, в следующий раз усопшего каким-нито ядом начинить надобно! Жаль, тьфу-тьфу-тьфу, что никто покуда на тот свет не собирается, а то уж был бы мроеду подарочек!

— А это идея, — задумчиво сказала я.

На мои похороны собралось все село.

Перед величаво плывущим гробом с радостными воплями бежали мальчишки и заливались визгливым лаем дворовые собачонки. Маленькая серьезная девочка несла огромную корзину с полевыми цветами, горстями бросая их под ноги похоронной процессии. Вдоль улицы, хихикая и перемигиваясь, толпился народ. Бредущие за гробом плакальщицы безутешно лузгали семечки и шепотом обсуждали последние сплетни, изредка вспоминая о возложенной на них миссии и начиная фальшиво подвывать: "А на кого ж ты нас покинула…" на мотив застольной "Рябинки". Количество желающих проводить меня в последний путь увеличивалось прямо пропорционально длине этого пути, что, увы, не могло не сказаться на качестве.

— Жалостливей, жалостливей! — сквозь зубы шипела я. — Устроили тут свадебный кортеж!

Увы, увещевания "покойницы" приводили к прямо противоположному эффекту — гроб начинал меленько содрогаться, снизу доносились сдавленные хрюкающие звуки, и я начала всерьез беспокоиться, как бы они вообще не уронили эту проклятую домовину.

Смотрелась я в ней, кстати, лучше, чем при жизни. Распущенные волосы золотисто-рыжим пламенем обрамляли припудренное мукой лицо, в скрещенных на груди руках покоился маленький букетик незабудок, трогательно оттеняющих снежно-белый саван. Единственным отступлением от правил были торчащие из-под него сапоги, а если приглядеться, то и заправленные в них брюки.

В гроб, разумеется, положили мой верный меч, а сзади брела осиротевшая Смолка, изредка наклоняясь и подбирая изрядно потоптанные процессией цветочки.

Кладбище располагалось на холме, к нему вела довольно-таки крутая дорожка, и гроб задрался чуть ли не вертикально. Пришлось упереться локтями в стенки, чтобы не вывалиться. Над головой проплывали старые березы, с удивленным карканьем кружили грачи и накрапывал мелкий дождик, не давая сосредоточиться на мыслях о вечном. К тому моменту, когда мужики наконец свалили гроб на землю и, утирая пот, отошли в сторону, я промокла насквозь и, кажется, одна птичка попала-таки на саван в районе подола, но приподниматься и проверять я не рискнула.

Прощаться со мной лично путем целования в хладный лоб никто не отважился. Выждав приличествующую случаю паузу, гроб закрыли крышкой и опустили (по ощущениям — раскачали и бросили) в загодя вырытую яму. Корчмарь, по праву моего хорошего знакомого возглавлявший похоронный кагал… тьфу, процессию, подошел к краю могилы, стянул шапку, откашлялся и громким прочувствованным голосом завел: