Нинель Громыко - Комсомольский комитет

Дождя, конечно, испугаются только изнеженные молодые люди, оставшиеся в городе. Но что такое дождь для отряда туристов? Вот только как бы не сорвалось завтрашнее празднование!

Опасения были напрасны: летний дождь прошел стороной — наверное, он был короткий. Над поездом, над полем, над лесами в синеющем небе по-прежнему таяли, убегая, легкие струйки облаков, как дымки, золотисто-алые — у заката, фиолетовые — на востоке и белые — высоко над поездом. Да на остановках в поезд врывался земляной теплый запах пыли. Из окон вагонов рвались, летели веселые комсомольские песни.

Игоря уже несколько раз просили запевать: комсомольцы узнали, что у секретаря горкома хороший, сильный голос. Потом Соболев отправился в другие вагоны посмотреть, чем занимаются в дороге комсомольцы. В третьем вагоне ехали Ира Яблокова, Фая Купринина, оставившая малыша в яслях, и Лиля Куренкова. Девушки к брюкам надели простенькие, но хорошо сшитые блузки, Лиля и Фая были затейливо причесаны. Комсомолки набрали где-то семечек и звучно щелкали, аккуратно ссыпая шелуху в карманы. Пожилой мужчина в белой гимнастерке связиста, сидевший напротив них, долго и нудно их отчитывал.

В этом вагоне, так же как и в других, пели, играли в «балду», рассказывали занимательные истории и смеялись. Совсем недавно эти комсомольцы почти не знали друг друга: работали по разным маленьким учреждениям, жили разными интересами, часто — узкими; и вот уже единый коллектив! Коллектив туристов, спортсменов, дружных молодых советских людей.

Лучникова ушла с учительским кустом. Молодые учителя появились на берегу речки Тайнинки, где должны были сходиться первые лучи «звезды», когда здесь еще никого не было. Послышались радостные голоса:

— Мы первые!

Близилась полночь: пройдено двадцать километров, комсомольцам было весело, но все устали, и через час после ужина лагерь затих. Только из нескольких палаток доносились голоса: это комсомольцы что-то рассказывали друг другу. Думал ли кто-нибудь сейчас о перинах, о домашнем комфорте? Вряд ли! Куда удобней перины прохладный брезент на смолистых душистых ветках. А что может быть лучше свежего лесного воздуха, напоенного тонкими ароматами трав, и деревьев, и цветов, ночью они особенно нежны и своеобразны, таких не бывает днем. Лес полон таинственных звуков… Лена Лучникова, начальник отряда, сидела возле костра; подле нее, подогнув на траве ноги, расположился Толя Чирков. Сначала Лена думала: подойдет Толя к ней или нет? Толя шел с отрядом, но держался все время с другими девушками, хотя Лена, где бы ни была, все время чувствовала его взгляд на себе.

Лене хотелось еще раз поговорить с Анатолием, она не понимала его, хотя Анатолий и привлекал ее. Лена не раз с недоумением вспоминала, как Толя сказал, что он хотел бы, чтобы у него был такой друг, как она. В другое время Лена бы просто позвала его к костру. Но сейчас боялась. Вдруг он скажет, как Борис, что она хочет чего-то от него? Кто их разберет братьев!

Толя Чирков должен был дежурить ночью, с двух до четырех, но он недолго пролежал в палатке.

— Не спится что-то, я свои часы отдежурю, ты не думай, — сказал он Лене.

Лена дежурила. Собственно, их было трое, дежурных; но два комсомольца, воспользовавшись тем, что Лена не оставалась теперь одна, отправились бродить по ночному лесу.

Они молчали, прислушиваясь к звукам леса. Где-то ухнула сова. Спросонья звучно вздохнула лягушка. И вдруг переливчатыми затейливыми трелями совсем рядом рассыпался, засвистел соловей! И тотчас из одной палатки откликнулся юный, ломкий еще тенор:

И очень удачное подражание:

Анатолий и Лена переглянулись и улыбнулись друг другу. Потом они снова сидели молча. Неровный свет пламени освещал молодую траву.

— О чем задумался, Толя?

— Так, философствую, — словно очнувшись, ответил Толя. — Ведь многое в жизни зависит от нас самих, Леночка. И иногда так хочется размахнуться на что-нибудь, что один никогда не сможешь сделать. У тебя не было такого ощущения?

— Есть такое ощущение, — улыбнувшись, сказала Лена.

— А чему ты улыбнулась?

— Ничего. Тоже… так.

Толя уже не прежним спокойным, а сердитым, исподлобья взглядом смотрел на Лену. Потом он посмотрел вслед искрам, которые вылетали из костра веером, красновато-золотым вихрем, они то летели вверх стремительно, и тогда каждая искорка оставляла за собой струйки — золотой след, то вдруг искр становилось меньше, улетали лишь редкие яркие точки и змейки, тогда становился резче смолистый запах и над костром виднелся синеватый дымок. Кто-то воткнул в костер сухую елку. Костер вспыхнул и стал высоким, выше леса. Певуче потрескивали смолистые ветки. И к самому синему небу понеслась, кружась и волнуясь, метель крупных оранжевых, золотых искр. Палатки хороводом стояли вокруг костра, входами к огню.