Наталья Суханова: Искус

Может, это и не о Вселенной вовсе, а о любви?

Раскрываются цветы безмерных пожаров. Бесшумное пламя. Зола миров. Съеживающиеся улитки вселенных. А на носилках лежит неподвижный человечек с красными пятками, красными ступнями…

— …Сейчас молодежь неинтересно живет, — щебечет Люся Андреевна. — Мы и на парашютах прыгали, и в самодеятельность бегали…

Фадеевна поддакивает, хотя уж ее-то ни на парашюте, ни в самодеятельности представить невозможно. Покорно отдающаяся, покорно рожающая — такой видит ее и в молодости Ксения.

— О чем эта дура болтала? — спрашивает, глядя поверх очков, Марфа, когда Ксения входит, неся перед собой, как автомат, кастрюлю с длинной ручкой.

«Эта дура» — так именует Марфа Люсю Андреевну. Если бы речь шла о Фадеевне, Марфа сказала бы: «дурочка». Владелица четвертой комнаты в квартире — Сохнущая Матильда — называется просто «эта». Ксения подумывает, не промолчать ли — дотошные вопросы Марфы особенно раздражают сегодня. Всё же она говорит бесцветным голосом:

— О том, что раньше молодежь жила интереснее.

— Дура! — с удовольствием убеждается лишний раз Марфа Петровна. — Ей и сейчас весело: ноги козлиные, муж молодой. Сыночку Коку на завод, а сама по ресторанам…

Ксения делает вид, что читает учебник. Заниматься Марфа не мешает. Если уж очень наскучит хозяйке читать в тишине, отправится на кухню терроризировать соседей. Для этого у нее много способов: взгляды в упор, грозовое молчание, смахивание со стола чужих вещей, издевательские замечания. Связываться с нею решается одна Люся Андреевна, и та не выдерживает, убегает, рыдая, в комнату, взывает к мужу, который, однако, никогда не вмешивается — вызвякивает себе на ксилофоне под рыдающий голос супруги. Человечек единичен, мал, несоизмерим со временем и размерами Вселенной. Случайный человечек с красными ступнями. За его жизнь будут бороться, а кому это надо? Только самому человечку и его близким? Человечество живет законом больших чисел — один человек несуществен. Не этот, так другой заплатит по кровавому счету, выровняет баланс. Солидарность одного человека с другим? Каждый может оказаться на его месте, и тогда другие — из солидарности и в расчете на то, что с ними поступят не хуже, — будут бороться уже за эту, тоже единичную, случайную, лишь для него одного незаменимую жизнь. Но если дальше, если взять еще дальше? Само человечество — не та же ли самая, как человек для человечества, малость, случайность во Вселенной? «Мы проникнем во Вселенную!», «Мы узнаем!». Конечно, проникнем и узнаем множество полезных и любопытных вещей. Но кое-чего человек никогда не может узнать. Потому, что этого попросту нет. Нет во Вселенной того, что означало бы смысл. Человечество случайно во Вселенной — оно попросту несоотносимо ни с размерами, ни с закономерностями ее…

Ксения думает об этом с тем чувством, с которым уже подумалось однажды — с удовольствием бесстрашия, решимости. И в то же время с тайной надеждой, что это не так, что есть нечто за этими закономерностями, за этими большими числами, чего человек еще не постиг. Каждую свою убедительную мысль о том, что смысла нет, Ксения прощупывает, нет ли в ней трещины, нет ли выхода в надежду… Даже если Бруно прав, думает она, и человечеств много, но каждое отдельное — та же малая случайность для вселенной, что и человек для человечества но, однако, вдруг в этом-то как раз дело, в переходе количества в качество — во множестве человечеств, которые объединятся и станут соизмеримы со вселенной?

Она поднимается нетерпеливо, но тут же ее осекает насмешливо-внимательный Марфин взгляд. Чайник… поставить чайник… уйти от Марфы, додумать мысль! Уж этот быт, эта кошмарная повседневность!

В кухне темно и пусто. В огромном доме наискосок по переулку зажигаются светом окна. Соты домов. Ячейки окон, существований. Наглядная статистика. Ум с отвращением отказывается воспринимать особенности отдельного существования. Миллиарды особенностей — кому это надо?

Что если человечества, даже объединившись, всё то же самое малое число, в котором не может проявиться суть Вселенной, даже если она вдруг есть, эта суть?

— После тебя, — говорит Марфа, — мне придется покупать новый чайник. Если по десять раз его кипятить, накипь уже ничем не отдерешь.