Наталья Суханова - Искус

А может, Бог поместил древо познания в Эдем на спор с другими богами? Или же по обязанности, потому что не имел права иначе, как не имеет права врач прекратить мучения умирающего, хотя шанса на спасение практически нет (человек с красными ступнями!). Однако, почему такова врачебная этика? Из опасения злоупотребления? Или в расчете на чудо? На ошибку? На будущее?

На будущее, в котором, кто знает, вдруг станет возможно то, что невозможно в настоящем? Возможно, наконец, что богам вменялось в скорбную, но непреложную все же обязанность (а кем, они уж и сами забыли — «боги появились после сотворения его») помещать Древо познания в своих садах…

Или, все же, спор?

Долгий опыт богов говорил, что ничего, кроме скорби, познание не приносит, и, однако, не первый раз их неразумные творения предпочитали этот плод любому раю…

Розыгрыш? Допустим: Древо познания было розыгрышем.

Для того, чтобы повидать Севку, троюродного братца, нужно было отсидеть на проходной, дождаться троюродного братца; нужно было отсидеть на проходной, дождаться пропуска и, не выходя на улицу, отправиться в путешествие по огромному общежиткомбинату.

Оттого что в здании были и магазины, и парикмахерские, и столовые, и все это в тусклом электрическом свете, оттого что вверх на этажи вели не только лестницы, но и — серпантином — асфальтированная дорога, оттого что на этажах, на каждом огромном этаже, по коридорам сновали девушки в халатах и бигуди и парни в майках — казалось, это не просто большое здание, а подземный город. В детстве она читала такую сказку — в подземном городе работают кухни, шьются платья, кипит неслышная сверху работа. Правда, в общежитии у Севки было, пожалуй, мрачнее, чем в сказке. На каждом новом этаже перекликались, казалось, те же голоса, открывались те же двери, из тех же кухонь и кубовых пробегали те же парни и девушки с теми же кастрюлями и чайниками, булками и свертками.

Севка встретил ее на своем этаже.

— Зайдем в нашу каюту? — вопросительно сказал он. — Там у нас развели спор о смысле жизни. Если ты не против, можно послушать.

Вслед за Севкой Ксения протиснулась в узкую комнату. Только здесь было видно, что это все-таки надземное здание. Хотя и то сомнительно. Небо и город в окне представали безрадостными, как в дурном сне. Форточка открыта настежь, и все же в комнате пахло не то перхотью, не то потом — чем пахнет холостяцкое жилье.

— Да знаю, знаю я это все! — говорил с досадой чей-то голос.

Ксения даже не сразу поняла, кто это говорит, потому что одновременно галдело несколько человек. Но этот голос выделялся из других тоской.

— Ну хорошо, построим коммунизм, — говорил тоскливый голос. — А кому это надо? Сколько тысячелетий одно и то же!

— Почему одно и то же?

— Одной цели на всю жизнь не может быть, — повторял кто-то упорно. — Одной цели на всю жизнь не может быть.

— Не о том говорите, братцы! — звенел третий.

И снова — тоскливый:

— Главное удовольствие — плодить себе подобных!

Гвалт стоял невозможный, но тоскливого было слышно:

— Да знаю, знаю я все это: повзрослею, поумнею, буду, как все, занят, и эти мысли уйдут. Знаю…

— Слушай, Славка, — перебила его девушка, которую Ксения только сейчас заметила, — разве все так… ужасно? Слушай, даже съесть мороженое — и то радость!

Тоскливый парень угрюмо хохотнул, а Ксения недовольно сказала: «Да не о том он вовсе!», и почувствовала на себе чей-то взгляд. Она обернулась — смотревший улыбнулся ей — хитровато? вопрошающе? Черт его знает, красавчика! Она отвела глаза, раздражившись, что ее так бесцеремонно отвлекают.

В комнате орали все громче:

— Я должен учиться, работать, а потом умереть! Зачем это все?

— А как же люди умирали в революцию?

— Одной цели на всю жизнь не может быть!

Взгляд все-таки беспокоил ее. Или взгляда больше не было, было только воспоминание о взгляде? Когда она еще раз взглянула на «красавчика», глаза его были опущены, хотя улыбка в скобке жестких морщин трогала губы. Словно он или знал, что она смотрит на него, или посмеивался над всем этим разговором. Ксения отодвинулась назад, чтобы не отвлекаться.

Голоса перекрикивали друг друга:

— Не всем же быть гениями!

— Причем тут гении?

— Разве страшно умереть? Страшно умереть, не имея цели!