Наталья Суханова - Искус

— Не кончается.

— Н-не понимаю.

Не кончается, и всё тут. И дело не в бессмертной душе, и даже не в «пароходах, строчках», а… ну не умеет она это сказать.

Людвиг ударился в разговор о свойственном юности сочетании крайнего пессимизма и безудержного оптимизма. О, это она уже слышала от кого-то — в юности из-за взыгравших гормонов легко переходят от восторгов к отчаянью! Ее так и подмывало сострить: «объяснять работой половых гормонов мировую гармонию — это, знаете ли…». Хорошо каламбурилось: гормоны — гармония. Но не посмела. Сказала только: дело же не в возрасте, в котором писал Мадонну Рафаэль, а в том, есть ли смысл — и об этом, именно об этом стоит говорить.

— Господи, да о чем же и говорит искусство, как не об этом: Бог, смерть, любовь, жизнь! — даже возвысил голос Людвиг, даже встал со своего дивана. — Всё о том же, каждый снова, иже несть им числа! Всё о том же, только каждый должен сказать это по-своему. Потому что в искусстве важно не что, а как! Ведь и у этого студента свое — единственно что? — красные ступни, красные солнца…

«Всё не то, всё не так», — думала, уже уйдя от Людвига, Ксения. А главное, главное-то, что стихи, которые дала она ему прочесть — о несоизмеримости человека и вселенной — это же только начало, только первое! Второе же и основное — это, что все-таки надо искать! Неважно, десятой ты будешь или тысячной — важно продолжать искать. И совсем не о том же говорили Достоевский, Толстой и другие — «несть им числа». Они говорили о Боге! Это и была их мысль — что есть Бог, который все осмысляет. Они схватились за утешение! А дело в том, чтобы не хвататься за утешение, а искать. И это не просто как, это — что! Людвиг — эстет, ему наплевать, что видит Сикстинская Мадонна, ему наплевать, что же такое все-таки Мир, ему лишь бы любоваться. А надо — знать. Надо искать — чтобы знать!

Неожиданно Людвигу понравились ее стихи о любви («Стихи одной нашей студентки». А подумывала даже, не приписать ли какой-нибудь известной поэтессе.)

Людвиг повторил раза два:

Лестно. Но и обидно. Те, красные стихи казались Ксении куда как своеобразнее и значительнее. Однако повторов не удостоились. На этот раз Людвиг даже предшественников не выявлял — поглядывал с хорошим любопытством, ласково потчевал чаем. Значит, она все-таки талантлива. Собственно, Ксения в этом не сомневалась. Не сомневалась бы и в том случае, если бы даже ничего не писала. Чувствовала это в себе. А вот видно ли другим? Так что, если чего и не хватало ей, так это признания кого-то уважаемого и почитаемого. Теперь это признание «уважаемого и почитаемого», считай, было у нее «в кармане».

Между тем, реальная история с героем ее любовных стихов становилась все путанее. Последнее время, время покровительства Людвига, Ксении казалось, что она обижает Кима. Она стала равнодушнее к нему и вначале ей это пришлось даже по вкусу. Но Ким словно почувствовал — упорно ловил ее взгляд, и Ксения растрогалась. В конце концов, что такое Людвиг? Относится к ней как к забавной девчонке. Конечно, заботлив. Но сами его заботы подчас обидны. Спрашивает ли он, не промокает ли ее обувь — за этим невольно звучит снисходительное: «Ваши интеллектуальные упражнения с красными солнцами и воспаленными ступнями очень занимательны, конечно, но собственные ваши ступни — сухие ли они?». Или — вслух: «Что-то вы, как бледная немочь. Надеюсь, вы что-нибудь поглощаете кроме книг?». А в последний раз даже: «Есть ли у вас, любезная, свежий носовой платок? Очень нездорово — держать его вот таким сырым комком». А Ким — любит. Для него не существует в ее кармане скомканного носового платка. Только она сама, только ее глаза, ее золотые глаза, и счастье, которое может быть.

Ксения не сомневалась, что он специально возле нее показал своему приятелю билет на курсовой новогодний вечер. Что ж, большей смелости от него, видимо, не дождешься. Теперь нужно во что бы то ни стало тоже достать билет. «Пора кончать с предысторией этой истории», — сказала она себе бесшабашно, но на душе было нехорошо, лихорадочно.

Билетами ведал староста группы — Петя Уралов.

— Петька, как насчет билетов на курсовой?

Из веселого, и даже хитроватого, лицо Уралова стало озабоченным:

— Не знаю — я билетов еще не получал.

— Петенька, ужас как нужно! Вспомни, я ведь редко бываю!

— Знаешь же, по скольку они дают — я сам-то не хожу почти.