Андрейс Дрипе - Последний барьер

Эта мысль, туманная и неприятная, не дает покоя Иевиню. Искать помощи у воспитателя или начальника он не смеет не только потому, что первым затеял драку, но и потому, что сам причисляет «стукачей» к самой презренной людской породе. Да и чем воспитатели могут помочь? Охранника к нему ведь не приставят. Собрать друзей и сообща избить Зумента? Но тогда надо убить его совсем, а кому охота из-за такого паразита огрести десятку? В конце концов, во всем виновата председательская должность и то, что на этой должности он — новичок. Хотя его выдвинул воспитатель и уговорил Калейс, заверив, что из всех ребят в отделении он, мол, самый подходящий, это еще мало что значит. Авторитет и положение надо укреплять самому в затяжной борьбе с такими, как Зумент, и с теми, кто сам себя считает достаточно хорошим и разумным, чтобы еще слушаться нового командира. Калейс этот авторитет завоевал. Как-то получится у него, у Иевиня?

Судя по началу — неважно.

В школьном зале вспыхивает свет — субботний киносеанс документальных фильмов окончен. Ребята поднимаются, с глухим стуком отпихивают длинные скамьи, идут к выходу. Многие трут заспанные глаза и никак не проснутся, вразвалку ковыляя и цепляясь за концы скамеек. В коридоре черный поток устремляется к дверям, в коридоре и на лестнице толкучка.

Во время показа документальных картин по меньшей мере половина воспитанников спит. Стоит только погаснуть электричеству и заиграть музыке, как головы клонятся на грудь и сразу слышится добродушное посапывание.

Причины этого печального явления ясны: с одной стороны, сказывается ограниченность интересов и слабое развитие ребят, а с другой — хочешь не хочешь, но следует признать, что картины сделаны скучно и без выдумки.

Мимо Киршкална идут Мейкулис и Трудынь.

— Понравилось? — останавливает ребят воспитатель.

Мейкулис стыдливо опускает глаза. На щеке у него глубокие красные рубцы от швов куртки, вдавившихся во время сна. Трудынь, бросив на Мейкулиса высокомерный взгляд, незамедлительно излагает свои соображения:

— Я тоже боролся со сном. Это же не кино — настоящий сонный порошок.

Киршкалн хмурится, качает головой.

— Да нет, правда, — подкрепляет доводами свою оценку Трудынь. — Сажают хлопок, роют какие-то канавки, потом ездят на тракторах и убирают. На кой оно мне? Пускай сажают, но глядеть на это — от скуки сдохнешь. Или, опять же, добыча угля. Рожи у всех черные, вагонетки там разные гудят, и угольные комбайны знай выдают на-гора свои тонны, и ни одного приличного человека, все пыль да пыль.

— Зато ты всю зиму греешься у радиатора, который горяч оттого, что в котельной сжигают уголь.

— Да ла-а-дно, — тянет Трудынь с неподдельной тоской в голосе. — Мне же все это понятно, но смотреть-то на этот уголь какой интерес? Раз надо, значит, добывают, черная работа — вот и все. Почему я должен лупить глаза на это и удивляться? Вот про тайгу было ничего, понравилось мне, где якут белок стрелял. Хлоп! — как даст, так она — брык! Неплохо бы научиться вот так, но сколько этого показали?

— А какие картины тебе нравятся?

— Хочется увидеть что-нибудь необычное, например, про войну, когда все в дыму — бой в Крыму, грохот кругом стоит. Еще про балы всякие красивые, где танцуют. Про шпионов люблю кино и еще когда красивая девчонка крутится и сеансик какой-нибудь выдает. Только такие не показывают, боятся нам кровь разгорячить.

Останавливаются и Зумент со Стругой. Минутку прислушавшись, Зумент неожиданно выпаливает:

— А мне понравилось. Это было кино про трудовых людей. А кто всех главней? Рабочий человек! — Произнеся с чувством сии неопровержимые истины, Зумент поднимает вверх палец. — У нас кто не работает, тот не ест! А ты лезешь со своими шпионами и сеансами!

Киршкалн зло смотрит на Зумента, но ничего не успевает сказать, потому что со стороны наружной двери раздается пронзительный вопль. Все бегут туда, толкаются, уже на дворе кто-то тревожно спрашивает:

— Что с тобой?

Киршкалн пускает в ход локти, воспитанники расступаются, и он на лестнице видит Иевиня, окруженного воспитанниками. Кто-то наклонился к спине юноши, спрашивает:

— Где?

Иевинь ощупывает рукой нижнюю часть спины.

— Здесь.

— Что случилось? — спрашивает Киршкалн.

— Пырнули…

Киршкалн выпрямляется:

— Не расходиться! Все назад, в школу!

Кто-то пробует улизнуть за чужими спинами. Кому-то это, может, и удается — во дворе уже темнеет.