Андрейс Дрипе - Последний барьер

Калме приоткрывает рот, чтобы возразить, но Крум не замечает.

— Мы вот вроде бы и учим, вроде бы воспитываем. Требования бог знает какие, а подспорья никакого. — Крум невзначай смотрит на Калме. — Или, скажем, так: почти никакого, — поправляется он и замолкает.

На лице Калме язвительная усмешка.

— Стало быть, надо дождаться каких-то особых условий и лишь тогда действовать. Те же, кто что-то делает сейчас, — бестолочи и ремесленники. И я тоже в известной мере принадлежу к ним.

— Да, в известной мере, ты тоже! — выпаливает в сердцах Крум, хотя знает, что это неправда и Калме никак не упрекнуть ни в бестолковости, ни в ремесленничестве. Но коли пошел откровенный разговор, Остановиться трудно. — Ты примиряешься с вопиющими недостатками, думая, что их покрывает крошечный успех твоего личного труда. Неужели тебе этого достаточно?

— А ты, ведя счет лишь недостаткам, не делаешь даже этого и мудрствуешь с умным видом, сам становясь в позу человека, начисто лишенного упомянутых качеств. — И тут Калме совершенно неуместно, как кажется Круму, вдруг весело хохочет.

Крум отворачивается к окну. Дождь перестал. «Наверно, чуточку хватил через край», — думает он, но отступать неохота.

— Хорошо, считай, как тебе угодно. Может, немного и переборщил. Я вовсе не корчу из себя великого мудреца. Но если мы все станем придерживаться принципа: отдать работе максимум сил в нынешних условиях, и не будем стремиться к большему, то мы все-таки будем работать плохо.

Калме снова делается серьезной.

— Но мы стремимся к большему. Мы — автоматы и ремесленники — тоже. Знаешь, — она проводит ладонью по щеке, на миг замолкает, думая о чем-то, и продолжает: — Мне кажется, я знаю, в чем твоя беда… — Крум уже готов возразить, но Калме решительным жестом отнимает руку от лица и хмурит лоб. — Ты любишь географию, ты любишь себя в роли учителя, по ты далек от воспитанников. Их судьбы для тебя — ничто. Ты это прекрасно знаешь, и ребята это чувствуют тоже. Потому все так трудно и не успешно. Возможно, так годится работать в институтской аудитории, но не здесь.

— Но раньше со мной все было иначе. Таким меня сделала колония.

— Неправда! — горячо восклицает учительница. — Неправда, Крум! Таким ты был всегда. Я-то ведь помню, когда ты начал работать. Только в ту пору ты этого не ощущал из-за новизны условий. Они влекли тебя своей чисто внешней спецификой. Я попробую выражаться географически, чтобы ты меня лучше понял. Шесть лет тому назад ты увидел колонию глазами европейца, увидевшего тропики. Пальмы, темнокожие люди, необычная одежда, непонятный язык, где-то в чаще лев рычит. Экзотика! Но когда европеец поживет в этой стране подольше, он заметит и кое-что другое — повседневные беды и заботы, угнетающие жителей, тяжкий труд, болезни, с которыми они не умеют бороться, низкий уровень образования и зависимость от сил природы, и ему делается невесело. Восторгов как не бывало, и ему хочется домой, потому что неохота делить невзгоды с туземцами. Он был и останется для них чужим. Так вот и с тобой. Колония полным-полна несчастными людьми, и ты призван делить с ними их горе. Даже в том случае, если они тебя не понимают и не желают твоей помощи.

— Стало быть, все, что я сказал, — несусветная чушь и выдумки? — тихо спрашивает Крум.

— Нет, не все. Но главная вина в тебе самом!

Крум сжимает губы. Ему хочется сказать что-нибудь язвительное, но придумать ничего не удается. Не в адрес Калме, нет, скорей — в своей собственный.

— И я ставила тебя значительно выше тех, кто говорит, что воспитательная работа — пустые слова, — тихо добавляет Калме. — Ты мог быть прекрасным учителем.

— Только, к сожалению, не стал им, — говорит он.

В пустом коридоре слышатся четкие шаги. Очевидно, идет Озолниек, и Круму не хочется продолжать разговор в его присутствии.

— До свидания! — с легким поклоном прощается он и идет к двери.

Озолниек, как всегда, не входит, а врывается.

— Поздравляю. Дважды поздравляю! Только что просматривали с директором результаты школьного конкурса — ваши ребята заняли первое место. Ну, и, конечно, с кружком керамики! — Он подходит к Калме и крепко пожимает ей руку.

— Мои глупыши?! Просто не верится, — хочется скрыть радость Калме. — Вы что-то напутали, не может быть.

— Старик Бас не напутает, не беспокойтесь. На торжественном акте примете вымпел за лучший класс.

Благодарность ребятам объявим по вашему представлению. Может, надо придумать еще что-нибудь. Пораскиньте умом!