Николай Павлов - Горячее лето

Мироненко решил быть непримиримым. Паникер перед ним, деляга — себе на уме или тюхляй — к папе-маме задумал смотаться?

— Напрасно рекомендовали. Ваша воля и ваша власть ошибку поправить.

Э-ге, тон! Пригрозить ему партийной дисциплиной? Вот уж негодная метода… А не лучше ли его просто выдворить поскорее? Не то, не ровен час, и дров наломать можно.

— Строить жилые дома — не всякому выпадает такое счастье в жизни, Владимир Карпов, — сказал он, хмурясь. — С просьбами о переводе больше ко мне не ходите.

Ладонь у Мироненко сухая, шероховатая. Короткое рукопожатие означало конец беседы. Они расстались, недовольные друг другом и собой. Даже «до свиданья» сказать забыли.

Владимир, злой, возбужденный, расстроенный, быстро шел длинным коридором, не замечая встречных. За последнее время было много новых впечатлений: переезд, неожиданное назначение, энергичный, одержимый Хазаров, первые… и неудачные шаги на строительстве. И вот, наконец, этот решительный разговор, который должен был по-новому повернуть его несчастливо сложившуюся строительную судьбу…

«Как с мальчишкой… Внушение сделал. Старомодно! А я уши развесил. Надо было стоять на своем — и точка».

— Ты чуть не раздавил меня, Володя! — услышал он. Кто-то взял его за руку. Пахнуло духами. — Летишь, не замечаешь ничего вокруг.

Маня Веткина, тоненькая, хрупкая, с мягкими изжелта-белыми локонами, держала его за локоть. Другая рука у нее была занята большой сумкой светло-коричневой кожи с никелированным замком.

— Что, первая проработка? — сочувственно спросила она, указывая глазами в направлении парткома.

— Почему ты думаешь, что там бывают только «проработки»? — сухо возразил Владимир.

— Как же, вижу: волосы вразлет, шаги метровые, щеки — как из бани.

Встреча с Маней не обрадовала Карпова. Они вместе учились в институте, но друзьями никогда не были. Владимиру, представителю старшего поколения студентов, у которых война вклинилась между первыми и последними курсами, казалось, что молоденькая и хрупкая Веткина — случайный человек на строительном факультете. Она старательно вычерчивала курсовые проекты, аккуратно делала расчеты — и только. Для нее, наверное, строительная механика значила ничуть не больше, чем, положим, археология или там ботаника. Любила музыку, хорошо играла на скрипке, и это несколько поднимало Веткину в глазах Владимира, но все-таки он привык считать ее очень посредственной студенткой.

Сейчас он смотрел на ее тонкую фигуру, на красный жакет с подкладными плечиками, на изысканную шляпку с искусственным цветком сирени и думал, что сидеть в управлении и составлять по чужой указке бумаги — самое подходящее для нее дело. Чересчур высоки каблуки ее туфель. Слишком изящны бледно-розовые овальные ногти на длинных пальцах. Совсем не подходящая для строителя внешность. И вот, поди ж ты, о «проработках» толкует.

— Знаешь, Маня, не будем трогать партком.

— Обиделся? Тогда прости. Я не знала, что тебе будет неприятно, — искренне сказала Веткина.

Она казалась огорченной. Ресницы дрогнули, на щеках проступил слабый румянец. Владимир не ожидал этого и пожалел, что сказал резко.

— Как устроилась? — спросил он примирительно.

— Ничего, спасибо, — доверчиво ответила Веткина. — Володя, ты доволен работой?

Эти слова снова вызвали в нем злость.

— А ты?

— Я? — еще больше покраснела девушка, словно ей было очень стыдно, но необходимо признаться. — Я, знаешь, мечтала создавать парки…

— Парки?! — удивленно повторил он. — Тогда тебе следовало выбрать другой институт. Ну, лесной, что ли.

Он грянул в ее глаза. Брови над ними заметно темнее волос. Подведены? Нет, у нее всегда такие. Натуральные.

— Я в Ленинграде увлекалась зеленым строительством.

— И скрипкой.

— Да, и скрипкой. Ты ведь тоже стихи, например, любишь…

— Все это верно, — перебил он ее. — Но парками заниматься я не собирался, когда в Сибирь ехал.

— Разве плохо быть строителем и садоводом вместе, Володя?

— Извини, Маня, спешу. Договорим в другой раз.

Он вышел из стройуправления и побрел к Степному. Какая-то чепуха вокруг, какие-то еще парки!.. Маня, наверное, обиделась. И пусть. Гм, парки…

А Мироненко смотрел ему вслед через окно и думал: «Может быть, и у него усталость? Страшно, если она наступает в двадцать восемь».

Утром Владимир встал с головной болью. Сон был беспокойным… Всю ночь Мироненко отчитывал его. Рядом появлялась тонкая блондинка с темными бровями, ласково улыбалась, за улыбкой чудилась насмешка: «Попало на орехи? Давай лучше парки строить!» Потом ее образ заслонялся другим: глаза пронзительные, лицо бледное, все в слезах. И приглушенный голос: — «Зачем ты уезжаешь от меня? Хочешь, я буду тебе Дамой с собачкой?»