Вера Дорофеева - Истории без любви

Когда совещание перевалило «экватор» и слово взял уже шестой сотрудник КНЕСа [2] Национальный центр космических исследований Франции. , Шелягин шепотом заметил Назаренко:

— Олег, ты помнишь, сколько мы совещались с тобой, когда я пришел с соображениями по «Араксу»?

— Помню. Часа полтора, не больше. Терпи, ты здесь гость.

— Я терплю. Сил нет, а терплю. Как ты думаешь, за сегодняшний день кончим?

— Должны. Иначе времени не останется на испытания. У нас всего две недели. Три дня ушло на посетителей. Сегодняшний — тоже пропал. Кончится это сидение, я поговорю с Шарлем...

В сумерках, перекусив в отеле, они пошли осматривать город. Дождь кончился еще днем, пока шло заседание, и теперь они неторопливо брели по улочкам, сверяясь с рекламной картой туристского проспекта, па которой было обозначено двадцать архитектурных достопримечательностей и памятников, заслуживающих внимания. Путь их лежал к собору, древнему и величественному, островерхий шпиль которого поднимался над городом. Собор был знаменит старинной, еще времен крестовых походов, реликвией, по преданию, помогающей исцелению.

Низкие тучи, набухшие влагой, висевшие над городом все эти дни, уползали за Пиренеи. И город светился разноцветьем черепичных крыш в тусклых лучах заходящего солнца. По мере того как Шелягин и Назаренко приближались к собору, все явственнее слышалось тонкоголосое торжественное пение. В переплетении узких улочек мелодия казалась особенно грустной и зовущей. Они прибавили ходу. Процессия открылась как-то сразу, представ перед ними во всей обнаженности и безысходности. Впереди шли мальчики в белых одеяниях, вознося к небу призыв страждущих. За ними на носилках плыла скульптура святого, устремив свой безжизненный взор поверх голов. А сзади плотными рядами двигалась, повторяя все изгибы улицы, страшная процессия. Потные паралитики с трудом переставляли костыли по брусчатой мостовой. Старухи, согнутые болезнью, вперив взгляд в мерно качающуюся впереди статую святого, брели, исступленно бормоча вполголоса слова молитвы. Какая-то пожилая женщина, вся в черном, вела мальчугана. Над прекрасной, крутолобой головой мыслителя у ребенка нависал огромный уродливый горб, заставляя его сгибаться. В глазах ребенка застыли надежда и ужас... Летучий запах ладана, перемешанный с запахом человеческого пота и расплавленного воска свечей, висел над процессией. Назаренко и Шелягин стояли в толпе и потрясенно смотрели на мрачную ленту, разворачивающуюся перед ними.

Час назад они вместе с французскими коллегами обсуждали, как приблизить для человечества космос, с его тайнами, загадками, как приступить к работе в безмолвном холодном пространстве мироздания. А люди, бредущие в плотной толпе, обращали свои молитвы к тому же черному загадочному безмолвию, взывая о милости, как многие сотни лет назад...

На следующий день начались испытания «Аракса». Шли они по жесткому и точному графику. Патоновцы торопились. До отъезда оставались считанные дни. И они предложили такой темп, что ввели французских коллег в изумление. Состоялось объяснение с Жюлем Шарлем и Аленом Хисменом. Французы убеждали гостей, что торопиться незачем, и советовали снизить темп. После долгих споров французские ученые объяснили патоновцам, что рабочий ритм в КНЕСе строго регламентирован, а техники, занятые на испытаниях, просто не поймут этих «стахановских» методов. Жюль произнес слово «стахановских» с невероятным акцентом, так что переводчик потом долго разъяснял им смысл сказанного. Но киевляне были неумолимы: испытания должны быть проведены при них и в минимальные сроки.

До самого отъезда патоновцы вновь испытывали аппарат на вибростендах, гоняли установку на центрифуге с огромными перегрузками, часами следили за показателями измерительных приборов. И наконец, наступил день, когда в огромном зале, словно подтверждая реальность всех их усилий, всего, что должно было состояться в будущем, появилась французская часть оборудования. Началась стыковка.

Части аппаратуры, рожденные за тысячи километров друг от друга, вобравшие в себя усилия десятков ученых, конструкторов, рабочих, должны были стать единым целым. Их творцам предстояло доказать, что, несмотря на различие в укладе жизни двух народов, в понимании социального устройства мира, они, созидатели, говорят на одном, общем для всего человечества языке, имя которому — жажда знаний.

И когда техники соединили кабели, когда была выдана одна, общая, команда и на приборах вспыхнула первая контрольная лампочка, означающая: прошел сигнал, — Жюль Шарль хлопнул Назаренко по плечу и произнес торжествующе: «Дело сделано, Олег!» И тот вслед за переводчиком, но со своей интонацией повторил: «Дело сделано, Жюль!» Хотя у каждого из них за плечами был уже немалый опыт исследовательской работы и каждый из них твердо знал — все еще только начинается.