Виктор Логачев - В полдень, на Белых прудах

Зинуля сидела, пока не испеклись пироги.

— Ну что, вкусные? — полюбопытствовала тетка Ульяна.

— Ага, в-вкус-сные.

— Еще будешь?

— С-спасибо.

Тетка Ульяна все же подала пирог Зинуле.

— Возьми, — сказала, — матери снесешь, пускай и она отведает.

Зинуля взяла. Постояв, вдруг заплакала.

— Ты чего? — забегала тетка Ульяна вокруг нее. — Что случилось?

— М-мат-ть ж-жал-луется: п-плохо ей.

— Матери?

— Д-да-а.

— А отец где?

— В-в ку-узнице.

— Что ж ты ему не сообщила? Побежала бы в кузницу и сообщила: матери, мол, плохо.

Зинуля виновато опустила глаза.

— Э-э, — махнула тетка Ульяна, — чего с тебя взять. От беса! От беса! — Она окинула взглядом стол, печь, не случится ли чего, пока туда-сюда бегать будет, и подала знак Зинуле: пусть следом идет, она сейчас глянет, что с ее матерью.

Евдокию Перевалову и вправду было не узнать, заметно сдала она в последние дни. Давно ли тетка Ульяна приходила больную попроведывать, но тогда еще Евдокия выглядела терпимо, во всяком случае, глазами двигала и лицом не походила на мертвеца.

Зинуля стояла сзади и плакала. Тетка Ульяна ее успокаивала.

— Не реви, не реви, Зина. Мать твоя еще поживет, — говорила она, хотя сознанием понимала: лукавит, дни Евдокии Переваловой сочтены. Еще, может, маленечко и потянет, но это недолго продлится.

Вот она какая, жизнь, думала тетка Ульяна, подарила себя человеку, но через определенное время от него и отрекается.

Тетка Ульяна Евдокию помнит молодой. Красавица была, парни за ней только так ухлестывали. И Игнату, кстати, она досталась непросто. Евдокию за другого засватали, уж жених приезжал на тройке, но тут Евдокия сама запротивилась. Не пойдет, сказала за того жениха. И вообще свадьбы не желает, рано ей еще семьей обзаводиться, года не пришли. Хотя девки в ее возрасте за любого согласны выйти, лишь бы одинокими не остаться. И настояла на своем. А тут Игнат из армии вернулся. Увидел Евдокию и загорелся на ней жениться. Отец ни в какую — простоват, говорит, больно, да и хозяйство у жениха бедненькое. Но Евдокия сама сделала выбор — за Игната пошла. Жили они неплохо, дружно, потом посыпались беды одна за одной: сначала с Евдокией приключилось горе, болезнь в постель уложила, затем с дочерью — не зря, похоже, сказывают: беда не ходит одна…

— Не реви, не реви, Зина. — Тетка Ульяна подступила к больной: — Может, врача позвать?

Евдокия на мгновение открыла глаза, собравшись с силами, промолвила:

— Не врача мне, могильщика. — Это уже было привычно, тетка Ульяна не раз от нее это слышала. И все же ее слова произвели недоброе впечатление, ибо Зинуля тут же истошно завыла, будто мать в сей миг и умерла, закрыла навечно глаза.

— От беса! От беса! — недовольно буркнула тетка Ульяна, оглядываясь на девчонку. — Людей поиспугаешь. — И — к Евдокии: — А ты тоже хороша, чего ляпаешь незнамо что. Плохо? Понятно, плохо. Мне тоже нехорошо. Это к перемене погоды. У меня сердце давит и давит, спасу нет. К дождям. Так что ты, Евдокия, не пори горячку и людей не страши, поживешь еще. Воды тебе подать? — Тетка Ульяна увидела, как больная шевельнула пересохшими губами. — Будешь пить воду?

Евдокия наконец выдохнула:

— Мне бы воздуха, Дышать нечем.

— Воздуха? — Тетка Ульяна повернулась к Зинуле: — Открой окна.

В комнате вскоре посвежело.

— Вот так, — спокойно произнесла тетка Ульяна. — Хорошо теперь? Легче стало? — обратилась она к Евдокии.

Та чуть приподняла голову:

— Спасибо тебе, Уляха.

— Чего там, пустяки, — махнула рукой тетка Ульяна. — Главное, чтоб тебе, Евдокия, стало лучше. Ничего, ничего, потерпи, сейчас отпустит. Я и сказываю: на погоду это у тебя.

Зинуля этакой кошкой приблизилась к ней и потерлась о бок — спасибо ей, тетке Ульяне, что привела в чувство мать, а то та совсем уж запаниковала, хоть попа зови. Потом ее провела до калитки.

— Иди к матери, — посоветовала Зинуле тетка Ульяна.

— Ага, — кивнула Зинуля. Но на какое-то мгновение задержалась еще, что-то, по-видимому, она хотела сказать, однако не осмелилась. — П-п-пошла я. — И скрылась во дворе.

Тетка Ульяна по дороге домой немного отходила. Все-таки обстановка, в которую она попала у Переваловых, ее взволновала: не приведи господь, Евдокия у нее на руках бы умерла, каково бы чувство было, а? Э-э! А однажды случилось такое, старик при ней номер. Возвращалась из города, ездила туда резаного поросенка продавать, быками причем — цоб-цобе, а они на месте, пешком дойдешь быстрее, только не понесет же она мясо в город на плечах, верно? Дали в колхозе быков — и за то спасибонько. Ну и вот возвращается из города, проезжает по пути хутор и вдруг видит: из крайней избы выбегает мальчик и ей вдогон. Тетенька, тетенька, кричит, дедушке моему плохо, помогите! Раз просят, как не помочь. Она поворачивает волов, а они, черти, не идут, уперлись — и хоть бы хны. Повозилась-повозилась с ними, бросила, гори они синим пламенем, и побежала за мальчиком. Прибежала — дед жив еще, что-то говорит, только непонятно что. Дедушка, вам чего, спрашивает, вам воды? Пока допытывалась, пока соображала, тот и закрыл глаза при ней, умер. Мальчик в слезы, она — тоже. Стоят возле покойника и ревут. Вскоре прибежали отец и мать мальчика, наверное, тем кто-то сообщил, что у них беда. Тетка Ульяна когда вышла, быков и в помине не было, сами пошли домой, без хозяйки…