Франц Таурин - На Лене-реке

Андрей смотрел в темные, окруженные паутиной морщин и все же так молодо блестевшие глаза Еремеева, поражаясь, с какой прозорливостью разгадал этот «старик» самые сокровенные его мысли, как верно разглядел он основную его ошибку и как заботливо, по-отцовски, вовремя поправил его.

Когда Андрей шел сюда, в горком, он готовился держать ответ за свою работу и собрался доказывать свою правоту, он искренне был убежден, что лично им, Андреем Перовым, сделано почти все возможное в этих условиях.

Теперь же повседневные будничные дела обернулись иной, новой стороной, обнаружился их новый, истинный смысл.

Еремеев видел, что его слова дошли до сердца молодого коммуниста Перова, он тепло улыбнулся и оказал:

— Садись. Поговорим о твоей работе. Теперь ты лучше меня поймешь.

На другой день Еремеев позвонил Самоходову.

— Думаем рекомендовать директором завода инженера Перова. Как твое мнение?

Самоходов ответил не сразу.

— Мое мнение?.. Ты его знаешь, Василий Егорыч. Только надо ли об этом говорить? Это дело, видать, решенное.

— Решенное будет, когда состоится постановление бюро, — возразил Еремеев. — Какие у тебя доводы против этого предложения?

— Считаю, вы поторопились… Тебе, я знаю, статья его понравилась. Язык у него бойкий, хорошо подвешен. Только критиковать легче, чем работать. Сам знаешь, Василий Егорыч, хозяйство вести — не кулем трясти. А хозяйство там не маленькое.

— Значит, ты против?

— Нет, почему же… Попытка не пытка. Не возражаю. При одном условии.

— Именно?

— Кравцова передайте в мое распоряжение.

— На Кравцова не покушаемся.

— Назначу его начальником производственно-технического отдела управления.

«От такого помощника только заботы прибавится», — подумал Еремеев и сказал:

— Не ошибись, Спиридон Матвеевич.

— Разрешите хоть раз в жизни ошибиться самостоятельно, — попробовал отшутиться Самоходов.

— Ну что ж, — ответил Еремеев, — твой помощник, тебе за него и отвечать. Решай сам. Моя рука против не поднимется.

Директорский «газик» находился в ремонте, и в горком пришлось ехать на полуторке. Кравцов, одетый в собачью полудошку, с трудом поместился рядом с шофером. Андрей и Луговой уселись в кузове на узенькой скамейке, привалившись спиной к кабине. Андрей позавидовал Сергею Сергеевичу: мороз стоял особенно лютый, и московское ватное пальто здесь было не по сезону. Пришлось поднять воротник, надвинуть поглубже шапку, спрятать руки в рукава и прижаться плотнее к Луговому, закутанному в свою арктическую доху.

Машина осторожно, как бы ощупью, продвигалась в густом вечернем тумане. Хотя улица была вовсе не широкая, домов не было видно. Мимо машины, медленно удаляясь, проплывали мерцающие пятна света от уличных фонарей, они вырывали из сизой мглы верхушки столбов с укрепленными на них матово-бледными изоляторами, от которых в обе стороны уходили мохнатые заиндевевшие провода.

После нескольких поворотов машина выехала на длинную прямую центральную улицу города. Здесь дома стояли теснее, полосы света из окон разжижали туманную мглу, и было видно, как по тротуарам торопливо шли люди.

Проехали мимо широкого приземистого здания драматического театра. Высокая дверь центрального входа беспрестанно открывалась. Публика спешила к началу спектакля. Андрей вспомнил, как огорчилась Людмила, когда выяснилось, что сегодня в театр идти не придется. Да, на этот раз у нее было основание обижаться: в театр они ходили действительно редко.

Наконец машина остановилась у двухэтажного деревянного здания горкома. Продрогший Андрей проворно соскочил на мостовую и помог спуститься Луговому, который запутался в длиннополой дохе.

— Мотор не выключайте. Замерзнет машина, — сказал Сергей Сергеевич, захлопывая дверцу, и все трое вошли в здание горкома.

В просторной, почти квадратной приемной между окнами стоял широкий, обитый черной клеенкой диван и вдоль стены множество стульев с высокими спинками. Вызванных на бюро было много, вели они себя по-разному. Около дивана теснилась оживленная группа, ее центром был бритоголовый широколицый толстяк. Он рассказывал гудящим шепотом что-то, видимо, очень интересное и смешное, а в особо патетических местах взмахивал руками и привскакивал, на что потревоженные диванные пружины отзывались певучим гулом. Дежурный инструктор время от времени подходил к этой группе и, укоризненно качая головой, указывал на дверь кабинета, где шло заседание бюро.