Елена Каплинская - Московская история

Поняв, возле какого места мы стоим, я подняла голову и с облегчением заметила, что фасад цел, только пуст внутри и лишен прежних перекрытий. И больше, видимо, дому ничего не грозит. Если, конечно, строители вовремя без капризов наполнят его новыми этажами, лестницами, несущими балками, уютной планировкой, осовременят и укрепят.

Но сейчас, в момент такой разрухи, Женя должен был нуждаться в утешении. Видеть свой родной дом раненым — не так-то легко. И я, погладив его руку, улыбнулась.

— Он останется, не бойся. Он устоит, это же видно.

Женя тоже смотрел вверх, в пустые проемы окон, в светлое небо вместо снятой крыши. И долго молчал. Потом сказал негромко:

— Все. Кентавров больше нет.

Ах да, там ведь были еще кентавры. Он мне рассказывал про них. Я знала их так, как будто видела собственными глазами. Они там мчались по кругу друг за дружкой. И вот их-то и нет. И уже точно никогда не будет. Те кентавры больше не возникнут. Все-таки жизнь человека есть разрушение. С возрастом надо уметь с этим осваиваться. Но дело не в этом.

Так что же нам все-таки остается?

Мы стояли с Женей, задрав головы, и смотрели вверх туда, где в оконные проемы светило осеннее спокойное солнце.