Римма Коваленко - Жена и дети майора милиции

— Что случилось? — не выдержала я.

Любочка и Анна Васильевна не откликнулись. И я уже не сомневалась, что это молчание — затишье перед большой грозой.

Первые раскаты этой грозы ударили вечером, когда я возвращалась из бани. Незнакомая старушка перехватила меня по дороге, когда я шла с тазом, и попросила написать письмо какой-то Серафиме. Что-то этой Серафиме она хотела сообщить очень важное, но так, чтобы мне это сообщение осталось неизвестным. Мы сидели за черным столом без скатерти в старушкином доме, и она умолкала посреди фразы и глядела на меня с неприязнью, спрашивала: «Как же тут быть?» Кончилось тем, что я поднялась, накричала на нее: «Вы еще будете надо мной издеваться, без вас некому!» И ушла.

Первый снег сошел. Темнотища по вечерам была — глаз выколи. И так жалко мне стало себя, когда шла по скользкому тротуару, таким холодным, как у злой мачехи, был дом, в котором я жила, что ноги мои в прямом смысле туда не шли.

В темноте я не сразу разглядела, кто это сидит на крыльце, крикнула, открыв калитку:

— Кто там?

— Я, — откликнулась Зинаида.

— Сняла бы замок и вошла, знаешь ведь — без ключа замок, не закрыто.

Зинаида спустилась с крыльца и пошла мне навстречу. Я не видела выражения на ее лице. Только черные полоски бровей были наставлены на меня.

— Завтра же утром чтобы духа твоего здесь не было, — сказала она и всхлипнула. — Сегодня так уж и быть, переночуй, а утречком выметайся.

Я опешила.

— Куда же я выметусь, Зинаида? Зима на носу. Я печку переложила.

— Это не ты переложила! Это мой брат Котя переложил. От чистого сердца, без копейки все сделал. И заслужил от тебя «спасибо».

Неужели она про то, что я отвергла сватовство Коти? Такого быть не могло, но я все-таки сказала:

— Зинаида, если ты про то, что Котя сватался ко мне…

Она не дала мне договорить:

— Тебя что, убыло от его слов? Он же просто говорит. Разве преступление говорить про любовь, которой нет?

Конечно, преступление. Но не про Котю тот разговор — преступление или не преступление говорить о любви без любви.

— Зинаида, да скажи ты толком: что случилось?

— Узнаешь! — выкрикнула она и скрылась в темноте.

А я, ничего не понимая, поплелась в дом. Потом уже, засыпая, вспомнила, что рассказала в отделе так, ради красного словца, чтобы повеселить всех, как сватался ко мне Котя. Значит, кто-то передал об этом Зинаиде… Кто? Любочка и Анна Васильевна отпадают. Шубкин? Ну, сплетник влюбленный, берегись!

На следующее утро, как и накануне, Любочка и Анна Васильевна не выказали желания поговорить со мной. На моем столе лежала гранка. Я приблизилась и прочитала заголовок — «Вечный жених». Сердце мое дернулось в недобром предчувствии. Может быть, я крикнула: что это? Потому что Любочка и Анна Васильевна стали мне из своей дали наперебой объяснять, что я дежурная по номеру, назначена срочно и должна как можно скорей прочитать эту гранку, подписать и отнести Матушкиной.

После первого прочтения я плохо понимала, за что клеймил Котю Шубкин. И сердце мое, зашедшееся от страха, немного поуспокоилось. Речь в фельетоне шла о добром молодце Константине Богаче, каменщике, печнике, мастере на все руки, который стал посмешищем в Тарабихе благодаря своему нежному, любвеобильному сердцу. Шубкин довольно миролюбиво изложил факты Котиного безуспешного сватовства. И перешел к его сестре Зинаиде. Если верить Шубкину, то «сватовство» Коти ко всем подряд девчатам в Тарабихе было ширмой. Но если эту ширму сложить и отставить в сторону, то перед глазами предстанет гнусная картина мелкого стяжательства, мелкого обмана и мелкого порабощения попадавших в зависимость к Богачам людей. Мелкого, но отнюдь не маленького. Это был знакомый лексикон Шубкина. От «гнусной картины» меня передернуло, я до сих пор считаю, что слово «хам» не может выговорить нормальный человек, даже ругаясь с хамом, даже желая его оскорбить каким-нибудь обидным словом. Также и плюнуть в плохого человека в прямом смысле человек не может. Может ударить, окатить водой, но не плюнуть. А Шубкин плевался. От его фельетонов несло злобой и распущенностью, он словно кричал на своих несчастных героев: хамы! хамы! Все знали, что люди попадали в зависимость к Коте, Зинаиде и ее мужу Паше-пожарнику из-за своей неумелости, безрукости. Но Шубкин писал иное: «Вскопает муженек огород одинокой старушке — вот и деньга живая, не обложенная подоходным налогом. Вотрется в дом своей мнимой невесты братец, переложит там печку или просто стукнет там-сям молотком — и опять прибежала денежка в бездонный семейный карман».