Василий Шукшин - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

— А я уж богу душу отдавать собрался. Ну, мировую так мировую.

— Не сказал ты свое слово, как лучше иттить-то: вверх, вниз? — спросил Степан, внимательно и серьезно вглядываясь в лицо крайне интересного ему человека.

— Ты сам знаешь не хуже меня. Вниз.

— Вниз, — Степан все глядел на Матвея.

Матвей тоже с любопытством посмотрел на атамана.

— Не боюсь я тебя, грозный атаман, — спокойно сказал он.

— Давеча убить мог, — серьезно сказал Степан.

— Мог, — согласился Матвей. — Можа, и убьешь когда-нибудь. А все не боюсь.

— Как так?

— Люблю тебя.

— Хм…

— Одно время я бога кинулся любить… Чего только над собой не делал! Силком заставил, как на горбатой женился. Ну, полюбил — вроде спокой на душе. Пожил маленько — нет, не могу, с души воротит. Отстал.

— Эт ты с любовью-то вылетел… Я знаю зачем.

— Зачем?

— Чтоб наперед не страшиться: сказал «люблю» — у меня и рука не подымется…

— Ты что, палач, что ль, что тебе надо обязательно поднять на меня руку?

— Не говори поперек.

Пришел из сеней Ус с четвертью вина.

— Ты перепрятал? — спросил он Матвея. — Насилу нашел.

— Спросил ба… Я сейчас сам выпить не прочь. Мировая у нас с атаманом.

Только налили по чарке — вбежал казак.

— Батька, стрельцы!

— Где?

— На острове, в семи верстах отсель… С тыщу, нам показалось. Про нас не ведают. Валяются на травке, костры жгут.

— Где, какой остров-то?

— Денежный зовут. В семи верстах, вверх.

Бой со стрельцами был предрешен.

Степан со стругами отплыл на луговую сторону. Нагорной стороной (правым берегом) пошла конница во главе с Усом. На стенах города остались Черноярец и Шелудяк. С пушкарями.

Стрельцы действительно не знали о пребывании разин-цев в Царицыне. И горько поплатились за свою беспечность.

Они готовились славно и мирно повечерять, как вдруг с двух сторон на них посыпались пули: с правого берега и с воды — со стругов.

Стрельцы кинулись на свои суда. Степан дал им сесть. Но так, чтобы они не поняли, что их заманивают в ловушку.

…Стрельцы выгребались к городу в надежде на крепостные пушки. Налегли изо всех сил на весла.

Сзади, на расстоянии выстрела, следовал Степан, поджимал их к берегу. С берега сыпали пулями казаки Уса.

Это был не бой даже, избиение. Пули так густо сыпались на головы стрельцов, что они почти и не пытались завязать бой. Спасение, по их мнению, было в городе, и они рвались туда.

И когда им казалось, что все, конец бойне, — тут она началась. Самая свирепая.

Со стены города грянули пушки. Началась мясорубка. Пули и ядра сыпались теперь со всех сторон.

Стрельцы бросили грести, заметались на стругах. Некоторые кидались вплавь… Но и там смерть настигала их. Разгулялась она в тот день над их головами во всю свою губительную силу.

Стрельцы закричали о пощаде.

От флотилии Степана отделился один стружок, выгреб на простор, чтоб его с берега и со стены видно было, казак поддел на багор кафтан и замахал им.

Стрельба прекратилась.

Все случилось скоро и просто.

Стрельцы сошли на берег, сгрудились в кучу.

Подплыл Разин, съехал с обрыва Ус.

— Что, жарко было?! — спросил Степан, спрыгнув со струга.

— Не приведи господи!

— Так жарко, что уж и вода не спасала.

— За Разиным поехали?!.. Вот я и есть — Разин. Кто хочет послужить богу, государю и мне, отходи вон к тому камню!

— Все послужим!

— Всех мне не надо. Голова, сотники, пятидесятники, десятники — эти пускай вот суды выйдут, ко мне ближе.

Десятка полтора человек отделилось от толпы стрельцов. Подошли ближе.

— Кто голова?

— Я голова, — отозвался высокий, грузный голова.

— Что ж ты, в гробину тебя?! Кто так воюет? Ты ба ишшо растелешился там, на острове-то! К теще на блины поехал, собачий сын? Дура сырая… Баба. Всех в воду.

К Степану подошли несколько стрельцов.

— Атаман… одного помилуй, он добрый был на походе.

— Кто?

— Полуголова Федор Якшин. Не обижал нас.

— Отпустить Федора! — распорядился Степан.

Почуяв возможность спасения, несколько человек — десятники и пятидесятники — упали на колени, взмолились:

— Атаман, смилуйся!.. Братцы, смилуйтесь!..

Степан молчал. Стрельцы тоже молчали.

— Братцы, я рази вам плохой был?

— Смилуйся, атаман! Братцы!..

— Атаман, верой и правдой служить будем! Смилуйся! — просили.

К Степану пробрался Матвей Иванов.

— Степан Тимофеич…

— Цыц!.. Лапоть… — оборвал Степан. — Я войско набираю, а не изменников себе. Стрельцов рассовать по стружкам, — сказал Степан есаулам. — Гребцами. У нас никого не задело?