Василий Шукшин - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

— Не заботься, боярин. Иди.

Прозоровский ушел.

— Будет тебе шуба, боярин, — сказал Степан.

Ближе к вечеру, часу в пятом, в астраханском посаде появилось странное шествие. Сотни три казаков, слегка хмельные, направлялись к кремлю: впереди на кресте несли дорогую шубу Разина. Во главе шествия шел гибкий человек с большим утиным носом и запевал пронзительным тонким голосом:

Триста человек дружно гаркнули:

Пока шел «голубь», гибкий человек впереди кувыркнулся через себя и прошелся плясом. И опять запел:

И снова разом — дружно, громко:

Худой человечек опять кувыркнулся, сплясал:

Разин шел в толпе, пел вместе со всеми. Старался погромче… Пели все серьезно, самозабвенно.

Мощный рев далеко потрясал стоялый теплый воздух; посадский люд высыпал из домов.

Лица казаков торжественны.

Шуба величаво плывет над толпой.

Два казака, отстав от шествия, поясняют посадским:

— Шуба батьки Степана Тимофеича замуж выходит. За воеводу. Приглянулась она ему… В ногах валялся — выпрашивал. Ну, батька отдает.

Толпа идет не шибко; шубу нарочно слегка колыхают, чтобы она «шевелила руками».

Тут особенно громко, «с выражением» рявкнули:

В покоях воеводы: сам воевода, жена его, княгиня Прасковья Федоровна, дети, брат.

Ярыга, юркий, глазастый, рассказывает:

— Один впереди идет — запевала, а их, чай, с полтыщи — сзаду орут «голубя»…

— Тьфу! — Иван Семенович заходил раздраженно по горнице.

— Ты уж позарился на шубу! — с укором сказала Прасковья Федоровна.

— Думал я, что они такой свистопляс учинят? Ворье проклятое!

— Это кто же у их такой голосистый — запевает-то? — спросил Михаил Семенович.

— Скоморох. Днями сверху откудова-то пришли. Трое: татарин малой, старик да этот. На голове пляшет.

— Ты приметь его, — велел Еоевода. — Уйдут казаки, он у меня спляшет.

— Сам ихний там же?

— Стенька? Там. Со всеми вместе орет.

— Стыд головушке! — вздохнула Прасковья Федоровна. — Людишки зубоскалить станут…

— Иди-ка отсудова, мать, — сказал воевода, поморщившись. — Не твое это бабье дело. Иди к митрополиту, детей туды же возьми.

Прасковья Федоровна ушла с детьми.

— Ах, поганец! — сокрушался воевода. — Что учинил, разбойник. Голову с плеч снял.

В горницу заглянула усатая голова.

— Казаки!

Казаки стояли во дворе кремля. Стырь и дед Любим в окружении шести казаков с саблями наголо вынесли вперед шубу.

— Атаман наш, Степан Тимофеич, жалует тебе, боярин, шубу со свово плеча. — Положили шубу на перильца крыльца.

— Вон!!! — закричал воевода и затопал ногами. — Прочь!.. Воры, разбойники! Где первый ваш вор и разбойник?

— Какой? — спросил Стырь. — Он там с народишком беседу…

— Он больше не атаман вам! Он сложил свою власть!.. Бунчук его — вот он! — Воевода показал всем бунчук Разина. — Какой он вам атаман? Идите по домам, не гневите больше великого государя, коли он вас миловал! Не слухайтесь больше Стеньки! Он — дьявол! Он сам сгинет и вас всех погубит!

Степан торопил события. Вернувшись из Астрахани, он позвал есаулов к себе.

— Сколько коней закупили, Иван?

— Сто двадцать. А сбруи — на полета.

— Закупить! Какого дьявола ждешь? Пошли к татарам!

— Они посулились сами…

— Некогда ждать! Пока солнце встанет, роса очи выест. Пошли пять стружков. И пускай не скупятся. Федор, в Царицын кто поехал?