Татьяна Тэсс - Хранитель времени

— Что же вы им сказали?

— Ничего не сказал. Духу не хватило. Уволился и все. И ничего у меня не осталось, даже черепков. А какая красивая была голова, если бы вы только знали… И ничего не осталось. Убить меня мало, вот что.

Андрон шмыгнул носом и стал смотреть в окно. «Бедный Андрон… — подумала я, глядя на его грустную спину. — Бедный чемпион неудачников…»

— Можно посмотреть ваши этюды? — сказала я, чтобы нарушить молчание.

Он стянул сверху тяжелую папку, бросил ее вниз и снова стал смотреть в окно, за которым было черно, как в колодце.

Я раскрыла папку и увидела пустыню, какой не видела никогда: розовую, голубую, желтую, с лиловыми тенями и белым небом.

Я видела куст саксаула, воздевший к небу ветки, точно руки кающейся грешницы, и волны песка, могучие, как океанский вал. Ослепительное небо приникало к песку, словно переливало в него свою силу. Один за другим вынимала я из папки эти листы ватмана и вдруг остановилась.

Прямо на меня глянули бесстрашные каменные глаза, зоркие, как у птицы.

Это был воин в невысоком шлеме. Художник бесконечно повторял его лицо — в разных поворотах, разных движениях.

Я видела то крутую щеку, то грубые волны бороды, развеваемой ветром, то лоб, могучий, точно купол. Каждая жилка, каждый мускул ожили в этом каменном лице, оно светилось мужеством и доброй силой.

Мне казалось, что я узнала об этом неизвестном, умершем много веков назад воине все, что один человек может узнать о другом. Глядя на рисунки, я поняла, как он жил, за что он сражался и кто плакал на его могиле.

— Ничего не осталось, — уныло сказал Андрон, глядя в темное окно. — Даже черепков.

— Все осталось, — сказала я. — Самое главное осталось, невозможный вы человек…

Войти утром в столовую Иван Капитонович не мог, потому что там спала тетя Соня.

Она приехала из Калуги три дня назад, как приезжала к ним каждый год, но Иван Капитонович так и не разобрался до сих пор, с какой стороны она приходилась родней его жене. Тетя Соня была очень полная, крупная женщина с низким, как у мужчины, голосом; когда она появлялась у них в доме, сразу становилось так тесно, будто посреди комнаты поставили огромный шкаф.

В спальне на кровати Ивана Капитоновича вместо него сейчас спала Анна Ивановна, мать его покойного товарища, убитого на фронте во время боев под Севастополем. Она приехала погостить на все лето. Иван Капитонович ее очень любил и жалел: Анна Ивановна была добрейшей души человеком, но отличалась удивительной разговорчивостью. Когда у нее не было собеседников, она разговаривала с чайником, с умывальником, с комарами. Один раз, вернувшись вечером домой, Иван Капитонович услыхал, как Анна Ивановна разговаривала с дождем.

— Ну, иди, иди… — говорила она, смотря на мутную пузырящуюся воду, летящую из водосточных труб. — Только торопиться-то чего?

В самой большой комнате, где жили близнецы и старший сын Андрюшка, поставили четвертую кровать, и на ней устроили Сашу, Андрюшкиного товарища по школе. Отец Саши был в дальней командировке, мать после операции находилась в больнице, и Андрюша попросил, чтобы Саша на время поселился у них.

В эту же комнату должен был приехать Семен Семеныч, вышедший на пенсию капитан дальнего плавания, которого Иван Капитонович знал с детства. Обычно он приезжал к ним в августе на рыбалку и очень к этому привык. Семену Семенычу пришлось написать, чтобы он немножко повременил, пока Сашина мама выпишется из больницы, потому что класть его было абсолютно некуда.

Сам Иван Капитонович спал сейчас в кабинете, на жестком, как пол, диванчике, где он с трудом помещался. Когда он поворачивался на правый бок, то упирался лбом в спинку дивана, и она так пронзительно пахла нафталином, что щекотало в носу. По счастью, Иван Капитонович засыпал сразу же, проваливаясь в сон, точно в сугроб, так что в носу щекотало всего несколько минут.

Вставал он, как все строители, рано: дом еще спал.

Из столовой слышался ровный густой рокот, прерываемый легким щелканьем, будто лопалась маленькая хлопушка: это всхрапывала тетя Соня. Из спальни доносилось деликатное посапывание Анны Ивановны. В самой большой комнате стояла тишина, словно там не было ни души; лишь иногда один из близнецов, Петька, грозил кому-то во сне: «Я т-тебе ка-ак дам…»