Татьяна Тэсс - Хранитель времени

Универмаг стоял посреди площади, веселый и светлый как корабль.

Иван Капитонович, как всегда, залюбовался суховатой, целомудренной легкостью здания, гармонией его плоскостей и объемов. Не хватало только центральной витрины. Проем был до сих пор зашит фанерой, и смотреть на это Ивану Капитоновичу было глубоко противно.

Он вылез из машины и зашагал к зданию. И вдруг остановился, окаменев от неожиданности.

Появившись из-за угла, прямо ему навстречу шли три человека.

Два рыжих плечистых бородача вели под руки сухонького, тощего старичка в большом картузе. Он шагал, сердито насупившись и ни на кого не глядя.

Иван Капитонович не поверил своим глазам: то был сам Елизар Быков! Старик шел с двумя сыновьями, тоже стекольщиками, работающими на строительстве.

— Здравствуйте, Елизар Тимофеевич! — сказал он, поспешно подходя к Быкову.

— Сенька, принеси попить, — сказал старик, не повернув к нему головы, и бородатый Сенька, осторожно выпустив руку отца, помчался со всех ног к тележке с газированной водой.

Старик не торопясь выпил воду, отдал сыну стакан, вытер чистым платком седые прокуренные усы. После этого он равнодушно посмотрел на Ивана Капитоновича маленькими острыми глазками и сухо произнес:

— Доброго здоровья.

Сыновья снова взяли его под руки, и все трое вошли в здание универмага. Иван Капитонович пошел вслед за ними.

Старик Быков сел на ящик, который ему тут же почтительно подставил бородатый Сенька. Второй сын стоял рядом навытяжку.

— Место до сих пор не разобрали, — сказал Быков, ни к кому не обращаясь, и ткнул сухим, желтым, как воск, пальцем в заваленный строительным мусором пол. — Хозява…

В течение нескольких минут пол подмели и застелили брезентом. Когда выносили мусор, Сенька кинулся было помогать, но отец только сверкнул на него глазом, и плечистый бородач остановился, точно его приклеили к полу.

После того как зал убрали, старик Быков встал и медленно, кряхтя, подошел к огромному, специально сбитому плотниками столу на козлах, стоящему у стены. Стол был закрыт сукном, и Иван Капитонович только покрутил головой, думая, где же это быковские сыновья раздобыли такой большой кусок старого шинельного сукна, чтобы подготовить все, как положено, и угодить старику.

Быков проверил, ровна ли поверхность стола, и несколько раз неторопливо к нему примерился. В зале стояла тишина. Наконец старик высморкался и строго произнес:

— Вносите.

Рабочие осторожно внесли огромный лист стекла и положили его на стол.

Оно сверкало, как озеро.

Зал сразу наполнился отсветами, беглым блеском, внезапными слепящими вспышками маленьких молний.

Старик молча смотрел на стекло, лицо его ничего не выражало. Потом подошел к столу вплотную.

Он бережно ощупал край стекла, провел кончиками пальцев по зеркально-ясной глади… На секунду его желтые сухие пальцы замерли, потом снова заскользили по блистающей поверхности, словно он ощупывал стекло, как слепой.

Лицо старика было торжественным и строгим, брови, густые и кустистые, как усы, легонько шевелились. Иван Капитонович вытер лоб, ему стало жарко.

— Тимофей, подай сумку, — приказал старик, не поворачивая головы, и Тимофей, до той поры по-прежнему стоявший навытяжку, кинулся к клеенчатой кошелке и подал ее отцу.

— Не ту, баранья башка! — сказал старик, и Тимофей рванулся к ящику, на котором стояла маленькая старая хозяйственная сумочка.

Старик вынул из нее мятую тряпицу и осторожно развернул.

В тряпице лежал набор алмазов для резки стекла.

Быков, сощурясь, смотрел на алмазы, потом протянул руку, взял один и тут же положил обратно. Некоторое время он молча думал и, наконец, взял другой; ручка инструмента порыжела от долгого употребления, она истерлась и блестела, точно отполированная: так волна полирует камень.

— Вот тут намечено, — сказал Иван Капитонович, осторожно показывая на стеклянный край, но старик даже бровью не повел.

Он сам тщательно проверил все размеры, потом опять взял в руку выбранный им алмаз и, прищурясь, уставился на стекло. Все его маленькое, костистое тело напряглось, он поднял руку и неуловимо мягким, сильным и точным движением, как хирург, рассекающий живую ткань, провел алмазом по стеклу.

Послышался игольчатый треск и ровная линия пересекла снизу доверху зеркальную поверхность.

Старик покашлял и стал своими сухими, крепкими, как сталь, пальцами неторопливо отрывать от стекла узкую полоску.