Василий Золотов - Меж крутых бережков

«Поскорей бы!..»

Наташа не ощущает больше томительной жары, шагается легче, сумка и чемодан не тянут рук. Миновав два квартала, она увидела с левой стороны, под каштаном, водопроводную колонку, напилась и умылась. К Фроловым решила не заходить.

Полчаса ходьбы — и она в новом заводском районе, в переулке, указанном Борисом в письме. Огляделась вокруг — странно, очень странно: что за жилье? Пробежала глазами вывеску: «Общежитие станкостроительного завода» — и растерялась:

— Извините, может, я не туда попала? — спросила Наташа у первого встретившегося ей парня.

— Вам кого?

— Артиста ансамбля Бориса Катина…

— Тогда сюда, как раз сюда!

Живет Борис в комнате с товарищем, тем самым парнем, с которым Наташа разговаривала. Парень пожурил ее за то, что не предупредила о приезде.

— Ну, ничего, — сказал он, — пока будете устраиваться на работу, поместим вас к девчатам.

— А где же Боря? — проговорила Наташа упавшим голосом, думая с недоумением, почему артисты живут в рабочем общежитии.

— Борис сейчас на сцене, во Дворце культуры.

У Наташи отлегло от сердца. «А я уж думала…» И она смирилась с тем, что идет сейчас в поисках Бориса по глухому, полутемному коридору. Пусть! В жизни иногда случаются такие полутемные коридоры и лестницы. Долго и томительно поднимаешься черным ходом, зато распахнешь, наконец, дверь — и вдруг перед тобой огромный зал с люстрами горного хрусталя…

— Пойдемте, я провожу вас, — предложил парень и уже взялся было за ручку двери, как неожиданно остановился в нерешительности. — Впрочем, Борис, возможно, сейчас и не на сцене, — проговорил он неуверенно.

— А где же? — волнуясь, спросила Наташа.

— Мы сейчас подойдем к заводской проходной и узнаем. Пошли!

Около проходной на доске Наташа увидела знакомое улыбающееся лицо Бориса…

Она ничего не могла понять, смотрела недоумевающе. «Неужели ушел из ансамбля на завод?» Расспросить об этом попутчика Наташа постеснялась. Заревел гудок, и сквозь железную решетку забора Наташа увидела девчат, спешащих к одноэтажному дому, стоявшему неподалеку от проходной. Девчата громко смеялись, шутили, все были грязны, закопчены, сверкали только зубы.

— Что они здесь делают?

— Как — что? Работают! Кончили десятилетку, пошли в молодежный цех, днем у станка, вечером — учатся.

Наташа промолчала. Какое-то смутное предчувствие исподволь начало тревожить ее. Она стояла у проходной минут десять — пятнадцать, мимо спешили с работы молодые и пожилые рабочие. Все приветливо кивали стоявшему рядом с ней парню. Вот выскочили и девчата. Были они теперь уже не грязные, а свежие, веселые, вымывшиеся, будто и не стояли долгую смену у станков.

Вслед за девчатами показался высокий белокурый паренек в клетчатой рубашке.

— Гриша, — обратился к нему Наташин спутник, — где Борька?

— Во Дворце на репетиции. Сегодня ансамбль уезжает в колхоз.

— Ну вот, стало быть, нашелся наш артист, — улыбаясь, сказал парень.

Дворец был недалеко. Под высокими сводами — торжественно и гулко. Через вестибюль к зрительному залу ведет голубая ковровая дорожка. Вот и зал. Ребята отрабатывают на сцене какое-то па — ловкие повороты, подскоки, неуловимые взмахи рук. Кажется, па давным-давно уже великолепно отделано, все выглядит воздушно, слаженно и чисто, а балетмейстер недоволен, ворчит и даже покрикивает на танцоров с явным раздражением:

— Еще, еще повторить! А ну, живее! Заснули! Еще! Раз, два, три, раз, два, три!

Майки у ребят мокры от пота. Выбиваясь из сил, они все повторяют и повторяют без конца те же самые однообразные движения…

Наташа остановилась меж креслами зрительного зала, посмотрела на сцену. Разве это та самая картина наслаждения танцем, которая рисовалась ее воображению? Разве к этому она стремилась? И что за человек балетмейстер? Какой-то сухарь, злюка. Па хорошо отработано, а ему, бог знает для чего, повтори, согнись в три погибели, сделай подскок, взмахни рукой! Для чего? Ради каприза? Откуда же у артиста появится радость, которую он должен нести на сцену, откуда ему быть легким и добрым? А улыбка?.. Ее не выдавишь силой.

«Я бы ни за что не подчинилась ему, — подумала Наташа, — ни за что! Унижаться и повторять по-обезьяньи какие-то глупые па?.. Никогда!»

Совсем по-другому представлялась ей и сцена и труд ансамблистов. Люди сами сговариваются, как танцевать, ну и танцуют, и всем весело — и в зале и на сцене. В микулинской самодеятельности так и было, все получалось само собой, без особых усилий.