Константин Лагунов - Начнем сначала

— Скидывай скорей сапоги. Что за мода в чужое рядиться? Давай, давай, поживее.

Смеясь и переговариваясь о чем-то своем, девочки разделись, и Мария Федоровна наконец-то смогла обуться.

— Запритесь, — приказала дочерям. — Я сбегаю в клуб к отцу…

Клуб трубостроителей находился на восточной окраине Гудыма, подле трестовского гаража и авторемонтной мастерской. От вагон-городка до клуба по бетонке километра четыре — не меньше. Но был еще один путь вдвое короче — через близкую стройку, потом по тропе, пробитой строителями в редком лиственничном леске. Короче, но неприятней и страшней. Рабочие со стройки давно ушли. Сторож наверняка забился в теплый закуток и похрапывает либо гоняет чаи. По тропе в такое время вряд ли кто пойдет, разве что нужда неотложная либо беда кого-нибудь погонит…

Эти мысли еще кружили в голове Марии Федоровны, она еще колебалась, еще не решила, но уже повернула к стройке и заспешила к ней, все убыстряя и убыстряя шаг.

От качающихся со скрипом фонарей под ногами ползали уродливые тени, а в провалах окон и дверей строящегося здания мерещился кто-то живой, недобро затаившийся, готовящийся напасть. С посвистом, уханьем, нутряными вздохами ветер продирался сквозь пирамиды кирпичей, прошмыгивал в узкие просветы меж тесно составленными бетонными плитами, вольготно шарил в пустом гулком нутре строящегося дома. В эти тревожные, угрюмые голоса ветра вдруг ворвался протяжный и жуткий собачий вой. Он доносился, похоже, из того самого лесочка, через который предстояло пройти.

Женщина приостановилась в растерянности, пугливо озираясь и соображая: что лучше — бежать вперед иль воротиться. Но тут ветер подул, как-то странно в пустом здании что-то захлюпало, заскрипело, и, подстегнутая этим, перепуганная Мария Федоровна помчалась к рощице, лавируя меж кранов, бульдозеров, экскаваторов, катушек кабеля и штабелей теса. Чем быстрее она неслась, тем явственней чудился ей за спиной топот погони. Когда же задохнувшаяся, дрожащая вырвалась наконец из лабиринта стройки и, встав на опушке редкой лиственничной рощицы, прислушалась, ничего тревожного не уловила. И все же было беспокойно на душе. «Зачем пошла здесь? Тут по ночам и мужики в одиночку не ходят. Вышла бы на бетонку, остановила первую попутную машину… Может, вернуться?»

Оглянулась.

Прислушалась.

«Опять через стройку? Боязно. И время потеряно».

Долго вглядывалась вдоль тропы. До боли в глазах напрягая зрение, обшарила рощицу. Ничего подозрительного. Напряженно вслушалась в глухой неприветливый шум ветра в макушках лиственниц. Тоже ничего угрожающего не уловила. Зато отчетливо услышала рокот несущихся по бетонке автомашин. «Проскочу лесок, и бетонка… Первому Мите слово не дадут. Поспею… Кому тут в такое время? Давай-давай, трусишка…» И будто специально для того, чтоб приободрить, подстегнуть женщину, высоко над головой басовито и бодро загудел невидимый самолет.

Неширокая, до желтого блеска утоптанная строителями тропа рассекала рощицу пополам, убегая туда, где в темно-синем небе желтела круглая луна. От далекой холодной желтой пробоины в небе, от черных, худосочных шевелящихся лиственниц, от голубовато светящихся, мертвенно белеющих сугробов, от безлюдной тропы, от всего, что сейчас окружало женщину, веяло неприязненным, пронзительным холодком, который, легко проникнув сквозь пальто, разом выстудил тело и душу Марии Федоровны. И опять наплыл страх, и снова сомнение: «Куда несусь? Криком изойди — никого. Воротиться. Проскочить стройку…» А в голову вдруг полезли разные жуткие истории, приключившиеся в городе когда-то и совсем недавно. «Бегом назад… — мельком глянула на часы. — Ах ты. Наверняка начались прения. Бедный Митя… без текста…»

Вдохнула поглубже и, будто с кручи головой в омут, кинулась в темную глубь рощи.

Бежала легкой трусцой, машинально отмечая про себя давно примелькавшиеся вехи. Вот будка, где летом продают газировку, иногда пиво и мороженое. Вот памятник первооснователям Гудыма: на временном деревянном пьедестале потрепанная атээлка — первый вездеход, появившийся здесь лет десять — двенадцать назад. Значит, половина пути. «Господи, а сколько страху-то было. Расскажу девчонкам — посмеются». Вздохнула облегченно, поубавила прыть. Сейчас покажется летняя эстрада, а там и лесу конец. И совсем рядом клуб трубостроителей… «Поспею. Вот обрадуется Митя…»

До обнесенной высоким забором летней эстрады оставалось полдесятка шагов, когда от черной дощатой стены отслоилась вдруг серая тень и кинулась наперерез. Мгновенно сообразив, что не проскочить, Мария Федоровна с ходу развернулась, и тут же от памятника с атээлкой отлепилась такая же черная тень и тоже метнулась наперерез. И еще одна тень замаячила подле будки.