Константин Лагунов - Начнем сначала

— Прости меня, мамочка.

— За что? — искренне удивилась Марфа и погладила дочь по голове.

— Ты знаешь за что…

— Полно. Что за счеты меж нами?.. Глупенькая… Замуж тебе пора. Ребенка надо. Самое время. Слышишь?

— Угу… — бормотнула Лена, глотая слезы.

Доброта не умеет защищаться, не смеет нападать — в этом Мария Федоровна была уверена, потому и провожала мужа на отчетно-выборное партийное собрание, как на ратный подвиг. Обрядила его в шикарный темно-серый костюм, сверкающие полуботинки, белую сорочку с большим негнущимся воротником и ярким узким галстуком, узел на котором старательно и красиво завязала сама.

Ей было во сто крат легче самой пойти и выступить, чем целый вечер томиться в ожидании, гадать: как там? не сорвался ли? не смутился ли? не затюкали ль? Речь ему Мария Федоровна сочинила короткую, но яркую, наступательную. Заставила Сивкова несколько раз с выражением и жестами прочитать написанное вслух, на ходу исправляя ошибки в произношении и ударениях и не давая ему бестолково размахивать руками. От репетиции к репетиции Дмитрий читал все лучше, но она волновалась все сильней. И под конец принялась вдруг отговаривать его от выступления.

— Шут с ней, с речью. Плюнь на все.

— Чего ты так волнуешься, Маша? Не съедят меня, не обидят…

А сам нервничал куда больше жены. То, что должен был высказать он сегодня на отчетно-выборном партийном собрании, безусловно обидит и обозлит многих, и прежде всего Бурлака.

Все-таки побывал у него Сивков со своим изобретением. Нехотя, морщась, нетерпеливо ерзая и шелестя бумагами, Бурлак выслушал Сивкова и, ни о чем не спросив, не глянув на чертежи, сразу изрек: «Делайте опытный образец. Поглядим, тогда и решим. До свидания». А труборезная машина — не зажигалка, на ручных тисках не сделаешь… Так и скажет он сегодня. Взбесится Бурлак.

От этих мыслей у Сивкова потела залысина надо лбом, и он кротко, негромко вздыхал. А сторожко за ним следящая Мария Федоровна тут же кидалась к нему с успокоениями и новыми советами и даже предлагала выпить какую-то таблетку, уверяя, что та тормозит нервную систему и смиряет волнение.

— С чего это мне пить нервные пилюли? — разгневался вдруг Сивков. — Могу я со своими рабочими-коммунистами поговорить начистоту? По-настоящему? По-рабочему? Или это уже что-то…

— Вот и поговори, поговори, Митя. Так и понимай свое выступление, как откровенный разговор с товарищами. А пилюли не нужны. Ты мужик крепкий и справедливый.

Перед тем как ему надевать пальто, Мария Федоровна еще раз придирчиво и пристально оглядела супруга, обошла его кругом, что-то стряхнула с костюма, одернула, поправила.

— Ну, Митя, ни пуха ни пера.

— К черту…

А минут сорок спустя после того, как он ушел, Мария Федоровна вдруг с ужасом обнаружила листки с написанной речью. Она прекрасно помнила, что сунула эти странички в карман его пиджака, и вдруг они оказались на тумбочке, втиснутой между супружескими полками-кроватями. Первым ее желанием было догнать мужа, но, глянув на часы, сообразила, что собрание уже началось. «Как же он станет выступать? Что скажет?..»

Она вдруг невероятно отчетливо увидела переполненный зал клуба трубостроителей. Председательствующий предоставляет слово Мите. Тот уверенно выходит на сцену, становится к трибуне, сует руку в карман, а там пусто.

В единый краткий миг промелькнуло это видение, взволновало до холодного пота, и она пережила то, что еще только предстояло пережить ее незадачливому супругу.

Засуетилась, заметалась Мария Федоровна, соображая, как помочь Мите. Решила: немедленно отнести Мите эти злополучные и спасительные листки. Заспешила со сборами. И, как всегда бывает в подобных случаях, стали вдруг пропадать никогда прежде не терявшиеся вещи. Сперва куда-то запропастились чулки. Потом в шеренге обуви, выстроенной в коридорчике, не оказалось ее сапог. Входная дверь в коридорчик была почему-то не заперта, а Мария Федоровна отлично помнила, как накинула крючок. Неужели девчонки забыли запереть и какой-нибудь бич, ненароком заглянув в балок, стянул сапоги.

— Девчонки! — тревожно и гневно закричала она.

Из дочерниного полубалка никто не отозвался. Заглянула туда Мария Федоровна, а девчонок нет. Значит, младшая, как всегда, напялила чужие сапоги.

— Хм, негодница.

Девчонки пропадали добрых полчаса. Вернулись заляпанные снегом, разгоряченные и смеющиеся. Глянув на них, Мария Федоровна и сама улыбнулась, весело скомандовала младшей: