Константин Лагунов - Начнем сначала

Минут двадцать стучал он по рычажку аппарата, щелкал выключателем, но в трубке, кроме треска и воя, не было слышно ничего.

— Хм! Техника! — Бурлак кинул ненужную трубку. — Пока двигатель работает, мы не замерзнем. На сколько у тебя горючего?

— Часа на четыре, — ответил Рюрик.

— А потом?

— Потом нам отсюда уже не выбраться, — жестко и зло выговорил Рюрик. — Заметет. Будем сидеть и ждать, пока найдут и отроют.

Бурлак пошмыгал носом, обеспокоенно спросил:

— Чуешь, газ пробивает? Наверное, выхлопную забило. Не замерзнем, так задохнемся. Сидеть в этом гробу? Надо идти к поселку, тут километров шесть. Нас накрыло перед самой горкой. За ней небольшая поляна и сразу лесок. Будем к нему пробиваться. Пошли…

— Пошли, — сердито передразнил Рюрик. — Куда? И шесть шагов не пройдешь, а вы замахнулись на шесть километров. В машине надежней…

— Сидеть в этой душегубке? Ждать? Авось стихнет, авось выручат. Глупо! Надо рисковать…

— Нет уж! — решительно выпалил Рюрик. — Вы как хотите, а я из машины — ни шагу.

— Да послушай ты, черт возьми…

И Бурлак принялся уговаривать Рюрика, приводя все новые и новые доводы в пользу своего решения. Но водитель уперся. Нет, нет и нет!

Глупо было отрываться теперь друг от друга, но сидеть и ждать чуда — еще глупей.

— Послушай, Рюрик…

— Не тратьте зря время. Пока уговариваете — дорогу начисто переметет…

— Да. Тут время — не за нас. — Бурлак громко вздохнул. — Ну, что ж. Как говорят, не поминай лихом. — Завязал лямочки ушанки, застегнул на все пуговицы шубу. Протянул Рюрику руку. — До встречи.

— Счастливо, — откликнулся Рюрик.

— А может, все-таки…

Рюрик отвернулся.

Стоило приотворить дверцу, как ветер рванул ее с такой силой, что выдернул из машины Бурлака. Тот плюхнулся в сугроб, и сразу буран накинулся на человека, оглушил, ослепил, и Бурлак уже не видел и не слышал, как Рюрик захлопнул дверцу.

На сотню разных голосов неистово и жутко вопила непогода. Упругая, жесткая лавина снега захлестнула Бурлака. Он очутился в самой утробе беснующейся бури. Ветер сдирал шапку с головы, трепал длинные полы шубы, лез в рукава и за воротник, чувствительно толкал то в спину, то в бок или вдруг стреножил тугими метельными космами. Вероломный, яростный наскок бури вызвал в Бурлаке ответную ярость.

— Давай, зараза! — крикнул он, не то подзадоривая непогоду, не то себя приободряя и взвинчивая.

Какое-то время он стоял, прижавшись спиной к подрагивающему капоту автомобиля. Нужно было сосредоточиться, собраться с силами.

«Ну, двинули!» — мысленно приказал себе. Решительно оттолкнулся от рокочущего «уазика» и сразу угодил ногой в колею. «Дорога — обрадовался он, — говорил же этому упрямцу». Миг — и мысль перенесла его в поселок подводников, и вот он на «Катерпиллере» мчит сквозь буран спасать Рюрика.

Накатанная до тверди глубокая колея легко угадывалась под сапогом, и Бурлак скоро осмелел, приноровился к шалому, свирепому ветру, спрятал лицо за высоким воротником и уже не волновался за каждый шаг. Тяжелые и неуклюжие высокие сапоги на собачьем меху увязали в снегу, запинались за выбоины и кочки. Бурлак с усилием отрывал ноги от земли и думал о своем возвращении домой, о встрече с Ольгой. Он не расскажет о происшествии: она слишком впечатлительна, а волноваться теперь ей не надо. «Сын будет», — почему-то решил он и стал думать о сыне, но мысль неприметно и легко соскользнула с этой тропки и убежала к Лене. Что-то он сделал не так. Опрометчиво и неумно. Надо было исповедаться дочери. Скрывать и прятать ему нечего. Поспешил. Перебрал. Переоценил. «Куда она уехала?.. Другую Лену не вырастить. Другой такой не будет. Время не то. И я — не прежний. Ничто не повторимо. И Ольга — совсем не Марфа… Опять меня заносит…»

Похоже, ветер стал сильней и еще яростней. Холодный и жесткий, он трепал полы длинного крытого полушубка, больно сек лицо, и стоило оступиться, резко качнуться Бурлаку, как ветер его повалил. Лежать на снегу было мягко, покойно и уютно. Метель грохотала поверх, не тревожа. «Ах как ревет». И вдруг почувствовал собственную мизерность и беспомощность перед стихией.

Он брел все медленней и медленней и гнулся навстречу ветру почти до земли. «Не надо спешить. Глупо сейчас растрачивать силы и нервы на самоанализы. Главное — не потерять дорогу, дойти…»

И он шел.

Натужно и хрипло дышал открытым ртом.

Падал и вставал.

Снова падал и опять вставал.

Вот когда не разумом, а всей сутью своей постиг он одиночество. Изойди он сейчас в неистовом крике, бейся в истерике, вой и плач — никто не откликнется. Сам на себя надейся. Сам себя спасай. И он смирял себя и утешал, не пуская в душу ни страх, ни отчаяние.