Федор Панфёров - Удар

«Какого черта он ко мне пристал? Что я ему — сваха?» — с досадой подумал Аким Морев и, внезапно поднявшись из-за стола, сказал:

— Спасибо, Елена Петровна, за гостеприимство. Простите, что отнял у вас время. Хорошо! Я говорю — на меня ваши опыты произвели прекрасное впечатление: мы осмотрели ваших коней. А теперь, пожалуй, и тронемся в город. Где Иван-то Петрович?

Елена побледнела, да так, окаменев, и не двинулась с места.

«Уедет. Вот так и уедет, ничего не сказав. Хоть бы признался, что то прошло… погасло. А то ведь ни звука», — в ужасе думала она и вдруг нашлась:

— Да что же это вы? Всю ночь без сна, весь день в поездке… и теперь опять в путь? Ведь до города отсюда километров сто пятьдесят. А вы и дороги не знаете. Заблудитесь. Нет. Я вас не пущу в ночь. Вы хотя и секретарь обкома, но гостеприимству должны подчиниться: уедете на заре. А ночью? Да что вы? Ночью здесь хуже, чем в лесу: отъехал от дороги километров на пятнадцать — и пропал.

Аким Морев не без колебания согласился:

— Пожалуй, хозяйка права. Тронемся на заре.

— Вот здесь и переночуете, — показывая на свою постель, произнесла Елена.

Акиму Мореву было приятно такое предложение, но он застеснялся и сказал:

— Найдем место. Степь велика. На стог заберемся с Иваном Петровичем, — и вышел из хатки.

— Я с вами… пройдусь, — послышалось ему в темноте ночи.

Он повернулся и по отблеску белой кофточки понял, что рядом с ним идет Елена.

— Пойдемте, — еле слышно проговорила она, просовывая ему под локоть руку.

— А он? Любченко?

— Бутылка с водкой там. Пока не усидит ее, не оторвешь от стола. Пойдемте. Послушайте весеннюю степь. Вы ее еще не слышали.

— Да. Не слышал, — ответил так же тихо Аким Морев, чувствуя только одно — как рука Елены дрожит. — Вам холодно? Вы оделись бы.

— Нет. Я закаленная.

Только по тому, что острый запах кошар сменился запахом трав, Аким Морев понял, что они покинули ферму и выбрались на просторы степей.

— Садитесь, Аким… Аким Петрович, — вскоре проговорила Елена. — Вот тут. Около стога скамеечку мы поставили. Иногда с подругой выходим сюда и сидим… песни поем. У меня есть подруга — Люся Пряхина. Вот с ней. Иногда к нам приезжают гости из центральной усадьбы — девушки, юноши. Тогда все собираемся здесь — наши и гости — и устраиваем танцы. Наш клуб, — смеясь, закончила Елена и присела рядом с Акимом Моревым.

Со всех сторон несся говор степей: где-то кричал заяц, где-то плакала лиса, где-то надрывно звала селезня утка, а Аким Морев и Елена, оба взволнованные до онемения, молчали, не зная, как и с чего начать.

«Что ж, она опять намеревается со мной пошалить, как тогда? Может, поцеловать, раз сама этого хочет! Нет! Нет! — запротестовало в нем все. — Я так не умею… да и отвратительно: ее жених напился пьяный, я же, пользуясь случаем, прикоснусь к ней. Нет». Но дрожащая рука Елены вдруг поползла по его плечу, затем пальцы коснулись волос, и горячая ладонь легла на его шею так же, как тогда на берегу Волги.

— Лена!.. — еле слышно вырвалось у него.

— Ага! Вот где вы, — раздался в этот миг голос Любченко, и он сам словно из-под земли вырос. — Елена Петровна покинула гостя. Гости не делятся по чинам… гость есть гость. Одним словом, мне надо переговорить с вами.

Глаза Акима Морева уже привыкли различать в темноте, и тут он увидел, как Любченко вцепился в руку Елены повыше кисти и с силой потянул к себе.

— Айн момент, — проговорил Любченко и еще сильнее потянул Елену за собой.

Елена вырвала руку.

Акиму Мореву показалось, она сейчас же оттолкнет того, но Елена сказала:

— Хорошо, — и пошла вслед за Любченко.

Вскоре их шаги стихли, и Аким Морев, оставшись один у стога, подумал: «А мне куда? Ведь ясно — она с ним: он так властно дернул ее за руку… Пошалить со мной захотела. «Пока не усидит бутылку, не выберется из-за стола», — так она сказала. А он выбрался. Очевидно, шел за нами, стоял у стога и слышал, как я сказал: «Лена»… и мне будет стыдно смотреть ему в глаза. Глупо! Очень глупо все это. И еще глупее, что я вот сижу здесь, как прикованный», — он прислушался, стараясь по звукам определить, в какой же стороне ферма: может, залает собака, заржет конь или послышится людской говор.

Но вокруг только степь звенела, а в темном небе летели гуси, тревожно переговариваясь на своем языке. Но летели они не на север, а на юг, что снова на какое-то мгновение обеспокоило Акима Морева. Однако в эту минуту ему было не до гусей. Он прислонился спиной к стогу и, тоскуя, запел: