Яков Липкович - И нет этому конца

При всем этом дежурство протекало спокойно, без происшествий, если не считать происшествием короткую телефонограмму, в которой командованию артсклада предписывалось, как там было сказано, «в связи с участившимися случаями нападения кулацко-националистических банд на военнослужащих и гражданское население, в кратчайший срок принять меры к усилению охраны оружия и боеприпасов». Крашенков немедленно поставил в известность капитана Тереба, и тот распорядился установить три дополнительных поста.

Но ночь прошла тихо.

На следующий день под вечер Крашенков сдал дежурство и вернулся в санчасть. Устало опустился на кровать, снял сапоги и с наслаждением ощутил босыми ногами прохладный земляной пол.

— Чай будете пить? — хмуро спросил его Рябов.

— Буду! — Массируя затекшие ноги, Крашенков весело добавил: — Только настоящий!

— Уж какой есть…

Не прошло и двух минут, как все было готово: сдвинуты на столе медикаменты, расставлены по ранжиру хозяйский чайник, две пол-литровые железные кружки, маленькая бутылка «витаминчика» — черносмородинового сиропа, которым они обычно подкрашивали кипяток.

Но едва сели за стол, как в дверь забарабанили.

— Гладков! — сразу определил Крашенков. — Вот черт! Он когда-нибудь дверь вышибет!

Встал, пошел открывать: если крикнуть, все равно не услышит. Но и без приглашения ни за что не войдет. Будет колотить до тех пор, пока кто-нибудь не откроет. Сколько ему ни говорили, чтоб входил без стука, он продолжал свое. И ничего с ним нельзя было поделать.

За дверью действительно стоял Гладков.

— Давай входи! — сказал Крашенков.

— В гости пришел! — радостно сообщил тот. Но, как всегда, чего-то выжидал за порогом, словно не решаясь войти.

— Ну, входи же!..

Гладков вошел и зачем-то снял пилотку. Громко спросил:

— Чай пьете?

— Самогонку, — буркнул Рябов.

— Тогды налей! — И Гладков, дурачась, подбежал к столу, схватил кружку и протянул ее к Рябову: — Ну, налей!

— А вы говорите, что он не слышит, — усмехнулся старшина. — Да у него слух получше нашего с вами…

— Эх ты! — с укором произнес Гладков и, не глядя, поставил кружку на край стола.

— Давай садись с нами пить чай, — пригласил его Крашенков.

— А и сяду! — снова оживился Гладков. С вызовом сел, придвинул к себе кружку и кивнул в сторону Рябова: — Ишь пристроился!

Старшина в ответ лишь презрительно усмехнулся. Он всем своим видом говорил: станет он еще препираться с этим вахлаком, слишком много чести.

С первой своей встречи невзлюбили они друг друга. Что было этому причиной, Крашенков только догадывался: ни тот ни другой на эту тему с ним не говорили. Скорее всего, Рябов взъелся на старого солдата за то, что тот медиком признавал одного Крашенкова, а его, бывшего санинструктора мотострелкового батальона, считал чем-то вроде ординарца при лейтенанте или, в лучшем случае, санитаром.

Крашенков же, которому эта тайная война порядком надоела, старался не обращать на нее внимания. Вот и сейчас он промолчал, хотя все видел. И то, как вызывающе-деловито приступил к чаепитию Гладков, и то, как злился, видя это, старшина, и то, как неумело изображал он на своем полудетском лице презрение.

Наконец Рябов допил чай и, напоследок окинув подчеркнуто пренебрежительным взглядом «папашу», с удовольствием прихлебывающего сладкий напиток, вышел из хаты.

Вскоре, взяв свои таблетки, ушел и Гладков.

А за окном уже слышались новые голоса. Мужской голос Крашенков узнал сразу. Женский же был незнаком. «Не удержался, хочет похвастаться своей милахой», — подумал Крашенков.

— Здесь приступочка, — услышал он воркующий Сашкин голос.

Донцов был сама учтивость.

— Прошу! — сказал он, распахивая дверь и галантно выбросив вперед руку.

На пороге показалась высокая девушка в белой, вышитой красными цветами блузке, в широкой темно-серой юбке с туго перетягивающим талию красным пояском. Платок на ее голове был повязан по-деревенски глухо. Если бы не выжидательный взгляд черных и безрадостных глаз, если бы не робкая и стеснительная улыбка — «вот, мол, я и пришла», Крашенков ни за что бы не узнал ее: принарядилась, и совсем другой человек. Да, недаром за ней с места в карьер принялся ухлестывать Донцов. В чем другом, но в женщинах он разбирался.

Прикрыв за собой дверь, Донцов со знакомой интонацией произнес:

— Привет!

А глаза насмешливо досказали: «…Клизма…»

— Привет!

И они встретились взглядами: обычный обмен любезностями состоялся…