Яков Липкович - И нет этому конца

Мы же с майором отчаянно завидовали капитану, легко и непринужденно завоевавшему расположение хозяйки. В конце концов, на нас тоже действовали и красивая задорная музыка, и выпитая самогонка, и присутствие молодой и приятной женщины.

И вдруг, когда, казалось, им еще танцевать и танцевать, хозяйка неожиданно выскользнула из рук партнера. Произнесла сдавленным голосом:

— Все. Сейчас постелю вам. Только уж извините, что на полу.

— Ничего, мы привыкшие, — ответил я.

— Что ж, будем спать, — сказал, вылезая из-за стола, майор.

Я долго не мог уснуть. Сперва потому, что было жестко: единственный тюфяк мы положили под голову. Правда, его хватило еще и на верхнюю часть туловища. Зато все, что было ниже талии, соприкасалось с голыми досками: не спасли и сложенные вдвое чистые половики — они сразу сбились и оголили пол.

А потом мешал спать капитан. Дождавшись, когда я и майор в полудреме закрыли глаза, он осторожно поднялся и скрылся в горнице. Мы мгновенно проснулись и затаили дыхание. Громко заскрипела кровать. Донеслись приглушенные голоса. И вдруг мы явственно услышали твердое: «Нет, нет!» Капитан еще какое-то время поупрашивал ее и затем не солоно хлебавши вернулся к нам на кухню. Майор бросил ему с упреком: «Разве не видно, что она все еще ждет мужа?» — «Ну и пусть ждет!» — обиженно произнес капитан, поворачиваясь к нам спиной и накрываясь с головой своей щегольской шинелью.

Но и после бесславного возвращения капитана сон долго не шел. Мне было слышно все, что делалось в горнице: и тяжелое дыхание мальчика, и отрешенная от всего работа ходиков, и тихое поскрипывание кровати. Похоже, хозяйка тоже не могла уснуть. Раза два или три она подходила к сыну: поправляла одеяло, давала попить…

Вскоре захрапел капитан, а за ним стал посапывать и майор.

Я лежал, лежал и тоже незаметно уснул…

Разбудило нас жалобное причитание хозяйки:

— Игоречек, Игоречек, что с тобой? Что с тобой?

Я сел в постели.

— Сыночек мой!

Я вскочил, быстро натянул галифе и босиком прошел на ту половину. Хозяйка стояла на коленях у сундука и заглядывала сыну в лицо.

— Что с ним? — растерянно спросил я.

— Уже заговаривается…

Мальчик и в самом деле бредил. Я с трудом разобрал отдельные фразы:

— …Папка, ты добрый, добрый… папка, возьми меня с собой, ну, возьми…

Он весь горел. Температура у него, наверно, была не меньше сорока. Странно, что до сих пор не подействовал аспирин. Но, может быть, недостаточно прошло времени?

Я зажег спичку, чтобы взглянуть на часы.

Хозяйка ойкнула и прикрылась занавеской — спохватилась, что в одной нижней рубашке.

Я отвернулся.

— Не бойтесь, я не смотрю!

Она прошмыгнула к кровати, быстро натянула платье.

— Да можно уже.

Я снова чиркнул спичкой. Всего полпервого. С того момента, как мальчику дали лекарство, прошло около двух часов. И все-таки я не был уверен, что аспирин уже не подействует. На всякий случай посоветовал хозяйке приготовить сухое белье…

Тяжело дышащего Игорька мы усадили повыше. Так ему вроде легче.

— Если что — будите, — сказал я хозяйке и вернулся на кухню.

— Что с ним? — спросил майор. — Очень высокая температура.

— Не помогли таблетки? — поинтересовался капитан.

— Еще нет…

— На черта нас понесло сюда? — проворчал капитан.

Его раздражение нам было понятно, и мы с майором никак на него не отреагировали.

Сейчас мы не слышали ничего, кроме тяжелого дыхания мальчика. Все остальные звуки уже не воспринимались нами, хотя по-прежнему поскрипывала кровать, вставала и ходила по комнате хозяйка, громко тикали ходики.

— Теперь уж не уснуть, — сердито проговорил капитан.

— Считайте до тысячи, — сказал я.

— Считай, лейтенант, сам, — добродушно огрызнулся капитан.

— Кто как, а я попробую все-таки уснуть, — заявил майор, натягивая на голову шинель.

— Давайте тоже? — обратился я к капитану.

— Не выйдет. Я себя знаю. До утра промыкаюсь…

Конечно, нам здорово не повезло с ночлегом. Но оба моих попутчика не боялись прямо говорить об этом. Такая откровенность нисколько не исключала жалости к мальчику. Впрочем, большего от них и не требовалось. Я же был медиком (пусть не врачом, пусть всего фельдшером, ничего не понимающим в детских болезнях) и не мог не думать о том, чтобы как-то помочь больному. Я мучительно припоминал все, что знал о воспалении легких у взрослых, о его лечении. Наконец ясно увидел перед собой страничку из блокнота, на которой с пятого на десятое записал лекцию военврача второго ранга Светлова о легочных заболеваниях. Там были в основном одни названия: плеврит сухой, плеврит гнойный, бронхит острый, бронхит хронический, пневмония катаральная… В то время я был уверен, что знание этих сугубо «мирных» болезней вряд ли пригодится на фронте. Так думало большинство из нас. Поэтому вместо того, чтобы слушать лекцию, курсанты строчили письма домой, кемарили после ночного дежурства, с интересом глазели в окна, за которыми старательно печатали строевой шаг наши боевые коллеги — девчата из фармацевтической роты. А некоторые ребята, забившись в дальние уголки огромной аудитории, вели ожесточенные «морские бои» — были у нас любители и такого времяпрепровождения.