Михаил Лев - Если бы не друзья мои...

Время перевалило за полночь, когда Пименов потащил меня в лазарет. Сначала он меня только поддерживал, но потом я окончательно обессилел, и он тянул меня волоком. Железные подковы ботинок гулко стучали по булыжнику. Через каждые несколько шагов Федя опускал меня на камни и отдыхал.

— Почему в нас не стреляют? — недоумевал он.

Это удивляло и меня. Мы уже были недалеко от лазарета, когда под деревом близ дороги блеснул острый луч электрического фонарика и раздался окрик:

— Хальт!

Следом послышалась вторая команда:

— Один ко мне, остальные на месте!

Пименов направился к часовому, и я слышал, как он объяснял по-немецки:

— Мой товарищ умирает, я тащу его в лазарет.

Федя с двумя часовыми подошел ко мне. Один из них наклонился, посветил и махнул рукой:

— Рус капут.

— Откуда ты так хорошо знаешь немецкий? Кто ты по профессии? — спросил второй часовой у Феди.

— Учитель, биолог.

— Коллега! — воскликнул тот. — Я тоже учитель, лингвист. Русская литература — хорошая литература. Толстой, Тургенев, — он понизил голос и оглянулся: — Горький. Меня зовут Гюнтер Пургель.

Он потребовал, чтобы Федя назвал свою фамилию. Затем вынул большой кусок сахару, поделил пополам, часть дал мне, часть Феде, налил из фляги в котелок черного кофе.

При всей своей слабости я все же не терял сознания, а теперь усомнился: в здравом ли я уме и твердой памяти? Уж очень все это было похоже на сон…

— Вот я педагог, — говорил часовой Феде, — а стою на посту, мой же командир едва умеет подписываться, а спит в теплой постели. Это потому, что он немец, а мы с ним, — он показал на второго часового, — австрийцы.

Второй часовой все время оглядывался — он был явно обеспокоен тем, что товарищ так разговорился.

Пименов и часовой расстались добрыми друзьями.

— Дня через два, — сказал он Феде, — я буду дежурить у кухни, где варят баланду, подойди, я налью тебе полный котелок.

Долго стучался мой друг в дверь лазарета. Наконец послышались быстрые шаги, дверь открылась, и мы увидели полицая с заспанной физиономией, на которой застыло выражение подобострастия, готовность ответить угодливой улыбкой на поток ругани, — кто же среди ночи станет стучаться в лазарет, как не пьяный немецкий офицер?

Увидев нас, он дрогнул от неожиданности и начал протирать глаза: не верил, что его посмели потревожить «доходяги». В глубине коридора раздался чей-то голос:

— Кто там?

Полицай вытянулся, щелкнул каблуками и отрапортовал:

— Эти доходяги так обнаглели, что стучатся даже ночью. Сейчас я проучу их, господин обер-арцт.

— Не надо. Запри дверь.

Я сидел, упираясь головой в косяк, а Пименов, чтобы не замерзнуть, топтался возле меня — пять шагов вперед, пять шагов назад…

И точно — «доходяги»…

Прошло всего несколько минут. А нам казалось, что уже целую вечность мы мерзнем здесь, под дверью лазарета.

…Кто-то шагал по дороге, шла смена караула. Вскоре вблизи раздались чьи-то голоса. Вот и те, что задержали нас. Пименов вышел на дорогу.

— Что случилось? — Увидев его, Пургель остановился.

Федя стал рассказывать, как встретил нас полицай в лазарете. Второй часовой потоптался недолго на месте и ушел.

Пургель застучал в лазарет кулаками, сапогами, потом отошел в сторону и подтолкнул Федю:

— Когда спросят, ответишь ты.

Послышался поток отборных ругательств, закончившийся вопросом:

— Кто там?

— Это мы. Я же вам говорил, что часовой приказал…

— Сейчас поговорю с тобой, да так, что сам уснешь навек и других будить не станешь.

Дверь распахнулась с такой силой и быстротой, что Федя не успел отскочить. Полицай схватил его, с силой рванул к себе, еще мгновение — и Федя полетит на камни мостовой, но… упал полицай.

— Встать! Позвать старшего врача!

Со страхом глядя на Пургеля, полицай поднялся и, втянув голову в плечи, вошел в дом. Мы последовали за ним и очутились в широком коридоре. К нам вышел высокий, худой человек с изможденным, но все еще красивым лицом.

— Слушаю вас, — обратился он к Пургелю.

— Этого больного, — австриец показал на меня, — нужно принять в лазарет.

Пименов перевел Пургелю ответ врача:

— Некуда. Все палаты переполнены. К тому же комендант запретил.

— Спроси его: умирают здесь люди?

Врач ответил спокойно, не задумываясь:

— Да, да, умирают, по нескольку десятков в день. Эти сведения, если вас интересует, я ежедневно передаю в комендатуру.

— Вот вы в завтрашнем донесении и укажете на одного мертвого меньше, поняли?