Михаил Лев - Если бы не друзья мои...

Лучшего оружия, чем автомат, для нас, партизан, не было. Обладатель автомата считал, что он непобедим, а тот, кто его не имел, и подавно был в этом убежден. Ренцель дал слово:

— Дайте сроку два-три месяца, и автоматы нашей мастерской будут не хуже тех, на которых имеется заводская марка.

По правде говоря, мы тогда не очень верили в успех его затеи. Вадим Геннадьевич со своими мастерами работал днем и ночью. Уже в июле один из наших разведчиков получил от Ренцеля первый автомат «Р-1» — так назвали его партизаны. Ствол был взят из старого русского обреза, замок был весь полностью изготовлен в мастерской, а делать ложи у нас давно научились.

Был этот автомат, естественно, хуже заводского: случалось, переведешь его на автоматический огонь, а он стреляет как винтовка, а то вдруг закапризничает и вовсе ни одной пули выпустить не хочет. Но Ренцель не падал духом. Второй автомат удался лучше, а пятый и шестой уже и в самом деле были не хуже заводских. На третьем автомате Маргалик выбил цифру «сто» и в каждой деревне, в каждой хате показывал его, хвастал:

— Наш Ренцель выпустил этих автоматов сто штук, можете всем рассказать об этом…

Вскоре немцам и полицаям пришлось на собственной шкуре испытать действие ренцелевских автоматов.

Стоит рассказать и о ренцелевском Деловом клубе. Пусть он никому не покажется легкомысленной затеей, не приличествующей пожилым партизанам, составлявшим большинство членов этого клуба, тем более в таких условиях и в такое время.

В долгие осенние и зимние вечера собирались тут люди, давно оторванные от семьи, уютного человеческого жилья, хлебнувшие немало горя… Нет, положительно нет ничего странного в том, что они были рады даже минуте веселья.

Еще в первые дни моего пребывания у партизан я услышал: «Сообщает ОБС». У меня тогда создалось впечатление, что речь идет о какой-то особой боевой, секретной, что ли, радиостанции. Но вскоре, став разведчиком, я уже сам передавал в штаб, что «ОБС сообщает».

ОБС означало: «Одна баба сказала». Это выражение так у нас укоренилось, что даже сводки в высшие штабы содержали отдельный пункт — ОБС.

Среди почты, принесенной мне однажды связным, оказалось письмо, написанное на клочке старых обоев. Мне предлагалось сотрудничать в секции ОБС Делового клуба.

«Учитывая, что Вы все время находитесь на периферии, — говорилось в нем, — материалы от Вас будут приниматься в письменном виде. Если Вы принимаете наше предложение и готовы стать активным сотрудником вышеуказанной секции клуба, то при наличии рекомендаций от всеми уважаемых и в достаточной степени заслуженных людей, Вы можете питать надежду, что будете приняты в члены клуба».

Мало свободного времени было у меня в ту пору, чтобы заниматься подобными делами. Но Синица однажды все-таки затащил меня туда. Собирались у Ренцеля в кузнице. На печи возле поддувала горна лежали две каски, между ними — железный прут. У стола на видном месте сидел президент клуба Ренцель, человек уже в летах, долговязый, широкий в плечах. Когда входил член клуба, он железным прутом ударял по каждой каске, все присутствующие поднимались и приветствовали вошедшего.

Именно так встретили и Синицу. Он что-то шепнул Ренцелю, и последний объявил мне, что я должен выйти и войти заново. Пришлось подчиниться, я вошел вторично. Ренцель на этот раз ударил только по одной каске — меня приветствовали, но с мест не встали. Ефим Маргалик попытался было подняться, но соседи с обеих сторон тут же насильно усадили его, а Ренцель сделал ему замечание и предупредил о недопустимости подобных нарушений правил. Из благодарности к Ефиму за то, что он меня встретил, вернее — попытался встретить теплее, чем остальные, я подсел к нему.

— Кого мы ждем? — спросил Синица.

— Доктора Ионыча. Сегодня его доклад на тему «Блоха и как она удобряет землю». По уважительным причинам докладчик сегодня задержался в лазарете, придется немного подождать.

Ренцель сидел и быстрыми, ловкими движениями тасовал колоду карт. Левый глаз он слегка щурил, на лице его было такое выражение, словно более важного дела на свете не существует. Губы непрерывно шевелились, бормотали какие-то слова, и только когда расслышал, что кого-то «ждет казенный дом», я понял, что он занят гаданием на картах.

— Вадим Геннадьевич, — не выдержал я, — вы, вы занимаетесь ворожбой?

Он и головы не повернул в мою сторону, и только легкая улыбка скользнула по губам.

— Чему удивляетесь — не узнаете меня?