Василий Шурыгин - Октябрьские зарницы. Девичье поле

— Разве это неправда?

— Правда, конечно, но это-то и страшно!

— А когда вы норовите взнуздать коня с хвоста — это ведь тоже небезопасно.

Шанодин встал. Он с минуту ходил молча по комнате. Потом остановился перед Северьяновым.

— Я социализм ясно представляю: средства производства принадлежат обществу, классов нет. Продукты распределяют общественные органы, труд по способностям — продукты по труду. Все как на ладони видно, а вот от каждого по способностям, каждому по потребностям… не укладывается в моей дурной голове.

Тут уж голова виновата, а не коммунизм, — возразил на этот раз спокойно Северьянов, а про себя подумал: «Очень напоминаешь ты мне нашего Овсова, только тот свои кулацкие рассуждения выводит из практики, а ты из книг».

— И вот еще вопрос, — продолжал Шанодин, опять похаживая тихо по комнате. — Хлеб, масло, мясо можно поделить по потребностям, а как быть с одаренностью и бездарностью? Как в коммунизме наладить общественное распределение этих продуктов?

Северьянов погладил нервно свой мягко очерченный, но упрямый подбородок, и его глаза опять стали злыми, лицо, сумрачным и встревоженным. Голову сверлила чужая мысль.

— Это женский вопрос! — безмятежно и с лукавой ленцой сказал Борисов.

— Почему женский? — удивился Шанодин.

— Потому что они рожают, а не мы. Раз они рожают, то пусть и обсудят, как им рожать одаренных, а бездарных не рожать. — Сказав это, Борисов равнодушно следил за выражением лица эсерствующего интеллигента, но сквозь маску этого равнодушия светилась глубоко запрятанная внутренняя улыбка.

— Я думаю, — заговорил наконец Северьянов, — потребности в коммунизме будут определяться не единолично, не произвольно, не путем сплошняка. А одаренность и бездарность? С этим, мне кажется, справятся коммунистическая педагогика и медицина. Это явление временное… Это продукт анархической, непорядочной и безответственной половой жизни.

Шанодин дошел, замедляя шаг, до двери, повернулся на ходу кругом и, подперев дверь спиной, обвел комнату и присутствующих своим умным, насмешливым взглядом.

— Каждому по потребностям. Все-таки это очень не реально, — сказал он. — Допустим, общество произвело тысячу енотовых шуб и две тысячи собольих шапок, а желающих надеть енотовые шубы и собольи шапки двадцать миллионов человек. Что прикажете делать?

— Подумаешь, какая трудность! Премируем сверх потребности енотовыми шубами и собольими шапками тех, кто лучше поработает, вот и вся недолга, — засмеялся Борисов.

В клубной комнате общежития послышались звуки рояля, мягкий баритон Коробова пел: «Есть на Волге утес…»

Шанодин встряхнулся и запросто, по-приятельски предложил:

— Пошли, что ли? Послушаем и споем. Ты, Северьянов, подтянешь, говорят, ты свой талант певческий закапываешь в землю. Пошли! Довольно нам кричать и петушиться. — Северьянов в ответ вынул из-под подушки книгу и лег на койку. — Отвергаешь мировую? А зря. Политика политикой, а искусство, брат, искусством. Политика разъединяет, а искусство объединяет!

— Чепуху несешь! Искусство — самая острая политика и не всегда и не всех объединяет! — Раскрыв книгу, Северьянов стал ее перелистывать.

Через открытую Шанодиным дверь из клубной комнаты общежития отчетливо доносились слова песни:

— Закрой, пожалуйста, Николай, дверь! — попросил Северьянов, не отрывая глаз от книги.

С первых дней съезда-курсов Северьянов в свободное от лекций, семинарских и других заседаний время запоем читал книги, рекомендованные лекторами. А брошюру, которую подарил ему Ленин, Северьянов заучил почти назубок. В эти же дни он увлекался экспериментальной психологией.

Борисову хотелось сейчас сказать хотя бы несколько слов о Шанодине, который произвел на него сегодня, как никогда до сих пор, отталкивающее впечатление. Но заметив, с каким строгим напряжением Северьянов вчитывается в книгу, сдержался и, не торопясь, пошел закрывать дверь.

Северьянов неожиданно захлопнул книгу.

— Тьфу! С Шанодиным поговоришь — словно мыла наешься! Чем-то уж очень напоминает он нашего Овсова, только тот прямей и откровенней. А впрочем, Коробов прав. Надо с ними спорить, а не ругаться. Но что делать, когда я ничего в нем похвалить не могу, а ведь очень хочется найти и похвалить в человеке, даже таком, как Шанодин, что-нибудь хорошее и сказать ему доброе слово.