Миервалдис Бирзе - Песочные часы [Повесть]

Своеобразие писательской манеры определилось сразу: лаконизм, интерес к внутреннему миру человека, острота конфликта, В рамках короткого рассказа Бирзе пытался раскрыть всю глубину психологического состояния героя, уходя от излишней детализации его биографии и внешности.

Один из своих сборников писатель назвал «Как родился рассказ», использовав для общего заголовка название небольшой, почти эскизной зарисовки. «Гауя — красивая река, но этого еще мало, чтобы написать рассказ… одного дерева еще мало, чтобы написать рассказ… и про одного мальчугана тоже не напишешь рассказа… Лишь в тот день, когда встретились Гауя, затонувшая сосна и мальчуган, родился рассказ». Пытливая человеческая натура, стремящаяся каждый раз открыть новое, неизведанное, пытающаяся познать радость бытия, становится предметом художественного изображения. Мальчик, открывающий мир во всей его суровой и обаятельной красоте, как бы олицетворяет собой величие и благородство человеческого духа, его вечную неуспокоенность и жажду творческой активной деятельности.

Бирзе начинал как рассказчик, как мастер малых прозаических форм, но стремление к широким общениям, желание постичь сложный духовный мир героя привело его к повести. И первым опытом в этом жанре стала повесть «И подо льдом река течет…», сразу же получившая широкое признание читательской аудитории и удостоенная в 1958 году Государственной премии Латвийской ССР.

Как и большинство рассказов Миервалдиса Бирзе, повесть не автобиографична, но пережитое лежит и на этом произведении. Ведь речь идет о войне, о фашистской оккупации, о тех людях, которых самые суровые испытания не в силах были поставить на колени.

Скупой, реалистической манере письма пришла на смену романтическая приподнятость стиля. Философские размышления, публицистические отступления, метафоричность пейзажных зарисовок дают повести высокий эмоциональный накал. Миервалдис Бирзе не боится высоких слов, ибо изображение величия подвига его героя требует ярких красок и широких мазков.

Несмотря на всю трагедийность ситуации, «И подо льдом река течет…» оптимистична. Само название говорит об этом. Каким бы крепким льдом мороз не сковал реку, она продолжает течь, и светлые, чистые воды ее весенним половодьем все равно вырвутся на простор, навстречу яркому солнцу. Жизнь, как и воды реки, нельзя остановить, ее течение вечно.

Эта мысль писателя находит свое дальнейшее развитие в следующей повести — «Песочные часы».

В Гамбурге, во дворе госпиталя святого Георгия, поставлен памятник тремстам шестидесяти врачам, погибшим от рентгеновских лучей во имя жизни. Об одном из таких врачей, чья судьба похожа на судьбу этих трехсот шестидесяти, и написал свою повесть Миервалдис Бирзе.

Эгле — врач по профессии и по призванию. Он двадцать пять лет проработал в туберкулезном санатории, и спасение больных людей стало смыслом его жизни. Но врачи порой не могут поверить в то, что сами больны. Эгле заболел лучевой болезнью. И разве не рентгеновский аппарат был причиной его страданий? «Сожрал ты меня за двадцать пять лет, — подумал Эгле с тяжелым вздохом. — Но разве меня силком притащили сюда? А тогда, стало быть, и сожрал меня туберкулез, а не рентген. Чужой туберкулез…»

Не рентгеновские лучи виноваты в том, что человек должен умереть, а туберкулез и все то, что породило его, все то, что мешает с ним бороться. Эта мысль очень четко проведена в повести, порой она лежит в подтексте, порой прямо высказывается устами главного героя: «Коммунизм и туберкулез — понятия несовместимые». Туберкулез — болезнь прошлого, во многом связанная с бытовыми и социальными условиями. Поэтому борьба с этой страшной болезнью является борьбой с наследием прошлого и прежде всего с последствиями войны, нацистских лагерей и тюрем. И несмотря на то что тема войны звучит в повести глухо, зловещее дыхание войны чувствуется на многих страницах произведения.

«— Война наградила вас орденами и чахоткой», — говорит Эгле больному Земгалису.

«— Если б тебя в войну не выгнали из санатория, ты сегодня не лежал бы здесь», — говорит больному Алдеру подруга по несчастию, трогательно любящая его Дале.

Раскаты войны эхом отдаются и в памяти самого Эгле. Нет-нет и вспоминается ему страшная година нацистской оккупации. И он рассказывает своему другу, талантливому скульптору Мурашке, как в один июльский день сорок первого года в санаторий ворвались фашисты и айзсарги и выбросили больных на улицу. А двоих айзсарги расстреляли в лесу. «Расстрелянные были марксистами, как тогда говорили. Стало быть, погибли за идею. Но ведь идею не убьешь пулей и не зароешь в лесу!»