Юрий Герасимов - Тропою таёжного охотника

Уваров живо заметил:

— Чудно! Мала зверюшка, а носит, что лосиха, — девять месяцев… А все же добро-то соболей в тайге прибавилось. Ты помнишь, чтоб они на устья речек выходили? — обратился он к Рогову.

— Я сорок лет зверую по тайге и этого зверька раньше только в гольцах промышлял, — ответил Рогов. — Видно, запрет охоты пошел на пользу. Теперь в каждом ключе по соболю живет, это верно. Здесь осенью с Батыром можно десятки их добыть.

— А разве без собаки нельзя? — осведомился Симов.

— Пошто нельзя? Поймать можно капканом и кулемкой. Можно стропить и самому. Вот как тебе нынче далось, — продолжал Рогов. — Будь с тобой рукавчик — растянутая на деревянных кольцах сеть в рукав величиной, — поставил бы ее открытым горлом к норке, а сам через щели меж камней пошуровал палкой, ан смотришь — и вскочил бы соболь в сеть.

Рукавчик на соболя, поставленный у норы.

Поговорив о соболях, сибиряк стал рассказывать о разных случаях из таежной жизни:

— У нас здесь лоси ходят по два-три вместе. Держатся они низинных мест: в ключах, по старым гарям занимают небольшой район в 5—10 километров. В таких местах они обламывают побеги молодых осин, берез, рябин и ив. Едят сосновую хвою, общипывают кустики брусники, таволги и голубики. Наш сохатый и летом ветки ест, хотя кругом полно травы. Потом на солонцовые болота ходит, за раз съедает по пуду соленой грязи. Изюбры — те по-другому. Ходят они табунами до десяти голов, живут в горах, по крутым южным склонам — увалам. Зимой, как и сохатые, ломают много веток, но и траву едят, а в сиверах — лишайники.

Узнал Симов от стариков, что забайкальские сохатые теряют рога в январе и в феврале, что росомаха сильна, как небольшой медведь, и с ней не могут сладить даже две собаки, что по увалам встречается кабан, и подходить к нему нужно только тогда, когда он роет землю и вертит хвостом. Если хвост замер — и ты замри: кабан насторожился.

В свою очередь и Симов рассказал товарищам много такого, о чем они не знали. Таежники слушали с интересом. Глуховатый Фока подставлял ухо чуть не к самому лицу лейтенанта. Чего он недопонимал, Рогов растолковывал ему жестами: старые приятели умели отлично сговариваться друг с другом.

Много повидали на своем веку охотники, до тонкости знали нрав таежных зверей и птиц, а вот чем вызваны те или иные их повадки — объяснить не умели.

Здесь, у вечернего костра, они узнали от Симова, что лоси, изюбры и другие травоядные потому падки так на соль, что в растительных кормах ее очень немного, значительно меньше, чем требуется животным, что бурундук во время зимней спячки настолько остывает, что жизнь едва теплится в нем, а в сильные морозы, когда промерзнет его норка, он просыпается, ест запасенные орехи, согревается таким путем и снова засыпает.

В иной год зайцы и полевки обильно размножаются, а порою, в голодный год, слабеют и почти поголовно вымирают. Это сказывается на благополучии и численности многих животных тайги. Когда мало полевок, ценные пушные звери — лисицы, колонки и горностаи — голодают. Если же нет зайцев, то росомаха, волк и рысь сильней преследуют оленя, косулю, кабаргу и боровую птицу.

Рыхлый и глубокий снег в лесу мешает расселяться по тайге волкам, лисицам и косулям. Зато в малоснежную холодную зиму худо приходится глухарям, косачам и рябчикам: ночуя не в снегу, а на земле, они отмораживают себе зоб, набитый мерзлой почкой и хвоей, а весной, если во время кладки нагрянут сильные морозы, — гибнут их яйца. В такой год боровая птица почти полностью исчезает.

С особым интересом слушали сибиряки рассказ о том, как зайца-русака расселяли по Сибири. Не мог преодолеть заяц уральские леса, пришлось завозить его на поезде и самолете. Норка, небольшой ценный зверек, прижилась на речке Чикое, а вот на Джиле не может жить, так как по этой речке зимой нет полыней.

О многом говорилось в долгие вечера у костра. Но, конечно, больше всего о войне, которая гремела в те тяжелые дни на Западе, за семь тысяч километров от охотничьего табора, в долине Шепшулты.

За две недели охотники исходили все северные пади Улурийского гольца. Повсюду им встречались соболиные следы. По ним они учитывали соболей окладом на пробных площадях. Делалось это так: охотники по гривам обходили пади в 5—10 квадратных километров и, считая все, входные и выходные соболиные следы, определяли количество зверьков на этой площади. Было замечено, что один соболь занимает площадь примерно в 4–5 квадратных километров и что на этой площади пересечешь семь-восемь раз следы зверька.