Евгений Воеводин - Понедельник — пятница

— Как сказать.

— Просто тебя… кто-то ждет здесь, — улыбнулась она. — Вот и ностальгия.

Храмцов нахмурился. Наконец-то Люба захотела узнать, есть у него кто-нибудь или нет. Словно спохватилась. Выходит, я для нее до сих пор мальчишка.

— Никто меня, кроме матери, не ждет.

— Что так? — кокетливо прищурилась Люба.

— Да так уж…

Ладно, чего там! Была у него девчонка, и все было. В прошлом году вернулся из рейса, бегом к автомату, позвонил, а она: «Володька, прости, не звони мне больше…» — все ясно и понятно. Хорошо еще, не были женаты. Люба снова кивнула: да, хорошо, конечно.

— Значит, озлился на наш бабий род? — спросила она.

— Нет. Просто кое-что понял.

Люба положила свою руку на его, и Храмцов вздрогнул.

— Ничего ты не понял. И глупостей еще наворотишь целую гору. Это нас, баб, жизнь учит быстрее…

Пришла мать.

Женщины целовались и плакали, обнявшись, и Люба требовала, чтобы Храмцов не глядел на нее: «Когда я плачу, у меня нос картошкой». Ему нужно было в пароходство, и он ушел, сказав, что вернется через час и чтоб Люба обязательно дождалась его.

Он вернулся через два часа — Любы не было. Ушла. Как ушла, куда ушла? Адрес оставила? Нет, она не оставила своего адреса, только сказала, что заглянет как-нибудь перед отъездом, вот и все. Храмцов оторопело глядел на японскую чашку, которая уже стояла на своем месте в серванте.

— Как же ты… — он почти выкрикнул эти слова.

Мать глухо ответила:

— Ты меня не кори. Я спрашивала про адрес. Она сама сказала: зачем? Видно, не хочет, чтобы ты…

Храмцов яростно надвинул на лоб фуражку и выскочил из дома. Остановил такси. «На Васильевский». — «Куда на Васильевский?» — уточнил шофер. «На Пятую линию», — сказал он и подумал: почему именно на Пятую? Шофер довез его, и Храмцов быстро пошел по улице, вспоминая одно и то же: «…не хочет, чтобы ты…» Отчего же она не хочет, чтобы мы побыли вместе хотя бы эту неделю? Он шагал по Большому проспекту, не замечая, как быстро и ласково взглядывают на него проходящие мимо девушки, — наверно, с любой можно познакомиться, пришвартоваться, невелика хитрость, — он шел дальше, дальше, с идиотской уверенностью, что обязательно должен встретить Любу, не может не встретить, наверняка встретит, если будет ходить здесь каждый день.

Чудес не бывает.

Через неделю «Донец» уходил в рейс, и Храмцов слонялся по палубе, пока лоцман вел судно по каналу. Что ж, может, она и права, Люба, и это даже благородно с ее стороны. Просто великолепно поняла, что снова одурел мальчишка. Он злился на нее, на мать, на самого себя, и когда обернулся в сторону города, впервые за полтора года испытал не радость оттого, что снова идет в рейс, а острую сосущую тоску. Хоть беги к капитану и сказывайся больным. Домой он вернется через три недели. Люба уже уедет. «Все равно найду, — упрямо решил Храмцов. — Ничего! Страна-то большая, да не потеряешься».

Он сам не мог бы объяснить, зачем ему так нужна была именно Люба — женщина, которую он совсем не знал, человек, которого словно бы впервые увидел неделю назад и с которым его, в сущности, ничто не связывало.

Тот, совсем обычный и нетрудный, рейс показался ему удивительно длинным и нудным. Самым длинным и самым нудным. Ребята ходили по Лондону, заглядывали в магазины, радовались покупкам, потащили его в кино — шел какой-то американский боевик с голыми бабами и двумя убийствами. Потом Музей мадам Тюссо, застывшие восковые фигуры всяческих знаменитостей — мурашки по телу, жутковатое зрелище.

Храмцов был на митинге в Трафальгар-сквере: вокруг ораторов собралось человек тридцать, а ораторы кричали так, будто перед ними были тысячные толпы: «Мы должны сделать наш век гуманным… Уничтожение бродячих животных теми способами, которые практикуются у нас, только разжигает зверские инстинкты…» Тут же, на скамейках и просто под кустами, спали бездомные, подстелив под себя газетки.

Единственное, что развеселило в том рейсе Храмцова — лоцман. Они взяли лоцмана; немолодой человек отлично провел «Донец», и капитан пригласил его в свою каюту. Капитан был болен, его измучил радикулит, и он держался каким-то чудом.

— Владимир Николаевич, помогите мне, — попросил он и пошел вниз, опираясь на идущего впереди Храмцова.

В каюте он не выдержал — застонал, опускаясь в кресло. Должно быть, его прихватило, когда шли Северным морем. Впрочем, радикулит у него был застарелый, то отпускал на какой-то срок, то возвращался…

— Владимир Николаевич, пожалуйста, распорядитесь…