Владимир Степаненко - Где ночует зимний ветер

Глупая, глупая! Много воображала. Считала себя необыкновенной, которой все дозволено. Но такая ли я на самом деле? Я и себя выдумала. Я самая обыкновенная. Нет во мне ничего особенного и выдающегося.

Воспоминания растревожили меня. Едва сдержалась, чтобы не соскочить с койки и не растолкать девчонок. Громче всех всхрапывала Вера. Она меня особенно злила, злила из-за узости своих интересов. Надо было поделиться с кем-то своей радостью. Не сдержавшись, громко закричала:

— Девчонки, я именинница! Я именинница!

Но подруги не проснулись. Новое дружное посапывание раздалось мне в ответ. Я не могла больше совладать с собой, нырнула с головой в спальный мешок и громко закричала от обиды. Долго ворочалась, размазывала по лицу слезы, пока, наконец, заснула.

Проснулась я поздно. Солнце высветило брезент палатки, и он сверкал, как киноэкран. Подруг не было. Койки их старательно заправлены. Ольга ушла на передачу и унесла с собой будильник.

Торопливо оделась и вышла. Навстречу попалась Лариса Чаплыгина. Она что-то хотела сказать, но показала рукой на забинтованное горло.

— Болит?

Лариса болезненно сморщила лицо. Ко мне подбежала сияющая Тося Ермолова. Протянула шоколадную конфету в яркой обертке.

— Спасибо! — Я с трудом сдержала навернувшиеся слезы. Добрая душа Сладкоежка не подозревала, что сделала мне подарок: я именинница, мне семнадцать лет! Но все безразличны ко мне. Этого не случилось бы в Москве. Девчонки из нашего десятого «Б» не забыли бы меня поздравить.

— Почему не разбудили? — с обидой спросила я, не в силах успокоиться от душевной обиды.

— Пожалели мы тебя с Верой. Ты так сладко спала! — Тося обняла меня. Протянула руки и застегнула пуговицу на штормовке. — Ты не заходила в камералку?

— Нет.

— Александр Савельевич интересный маршрут вычертил. Ребята в восторге.

— Сейчас загляну.

В камералке душно. От фотоснимков карт и бумаги по брезенту палатки разлетелись пестрые зайчики.

— Подъем в лагере для всех, — строго сказал Александр Савельевич. — И для тебя тоже, Анфиса! — Лицо нахмуренное, брови сведены на переносице.

— Я проспала. Простите, больше не буду, — чистосердечно призналась я и прерывисто вздохнула: — Я именинница. У меня праздник!

Александр Савельевич встретился со мной взглядом, улыбнулся. Около его глаз растаяли многочисленные морщинки, и лицо стало по-отцовски добрым-предобрым.

Я почувствовала радостное волнение.

— Ребята, я думаю, надо простить именинницу! Давай, я тебя поздравлю, Анфиса. Ты прости, что мы поздно узнали и хороший подарок не припасли. — Он закашлялся. — Вот держи! — и протянул голубой мешочек для образцов.

— Спасибо.

Глаза залило слезами, и все поплыло: Александр Савельевич, ребята, девчонки. Мешочек давил на ладонь. Достала серый камень с острыми краями, усыпанный блестящими звездочками. На лейкопластыре старательно выведены тушью слова:

«Дорогой Анфисе Аникушкиной от ППР-1 первый образец халькопирита с только открытого Хаутинского месторождения меди».

Я поцеловала Александра Савельевича в колючую бороду. «Зачем мне другой подарок? Дороже халькопирита ничего нет!».

После целой недели дождей трудно поверить, что на свете еще недавно существовали яркое солнце и теплые дни. Тундру заливало водой. Ветер гнал волны, топя бугры и моховые кочки. Ручьи вздулись и грозно ревели, как огромные реки.

Хаута вышла из берегов, зло перекатывала по руслу огромные кругляши, грозясь смыть на берегу палатки, камералку, вездеход и ящики с продуктами и имуществом.

Каждый день нас будил писк мышей, бесхвостые лемминги спасались от наводнения на высоком каменистом берегу. За леммингами прибежали голодные песцы и крестоватики. Они испуганно шныряли недалеко от палаток, дрались за пустые консервные банки и сердито тявкали.

От секущего дождя негде было спрятаться. В палатке — сплошная мокрота. Вода хлюпала под ногами. Вещи и сырые спальные мешки пахли плесенью. Случайно прислонишься к брезенту, и на тебя срываются холодные струи воды.

Мы ходили злые, проклинали погоду, дождь, едва сдерживались, чтобы не переругаться между собой.

Но больше всего дождь доставлял хлопот Вере. Керосинки чадили, примусы плохо горели на солярке. Повариха не успевала умываться, ходила с черными, как у кочегара, руками.

Однажды рано утром громкие удары по алюминиевой миске привлекли мое внимание. Я давно ворочалась в мокром мешке, не в силах согреться. Болела голова, но я заставила себя одеться и отправилась на кухню.