Янис Ниедре - Деревня Пушканы

— Я? — слова директора Айну более чем удивили. — В каком смысле? Я — художница, временно преподаю немецкий язык. Живопись мое увлечение…

— Барышня, хоть раз оставьте в покое свои увлечения! — кисло поморщился господин Приеде. — Действуйте как реальный политик! Школа не может допустить, чтобы в пору национального пробуждения кто-нибудь решил, что мы живем не в духе времени. Именно теперь, после подписания конкордата! Поэтому вы должны подготовить тексты для персонажей мистерии. Если я, ботаник, могу найти идею, так почему бы вам не написать по солидным книгам текст. Кому нужно искусство, не откликающееся на требования большой политики?

— Я не смогу написать текст. Господин директор, поймите, пожалуйста, я этого не умею! Живопись и литература вещи совершенно разные. Тут совсем разные принципы. Может быть, госпожа Лиепиня или госпожа Тилтиня возьмутся за это?

— Это плохая примета, если человек слишком рано начинает придерживаться определенной программы, ограничивать свои возможности. — Приеде встал, — Это примета не молодости, а старости. Человек должен полностью пройти все этапы развития. Принципы не вечны, они диктуются необходимостью. Вам уже пора бы знать это. Вы не принцесса долларов, и чем-либо еще вы похвастать тоже не можете. Протекция начальника гимназии могла бы вас уберечь от той или иной неприятности.

— Господин директор, а если я, неумеха в литературе, ваш замысел испорчу? Если то, что я напишу, не будет отвечать высоким требованиям?

Лоб господина Приеде сморщился, как намокший пергамент. Он забарабанил пальцами по столешнице, затем смерил холодным взглядом девичью фигуру учительницы.

— Да-а. Известная логика в ваших словах все же есть. Быть может, Лиепиня с Тилтиней… Подумаю. До заседания родительского совета…

Родительский совет собрался в школьном зале. В бывшей графской домашней церкви. В полукруглом помещении с узкими, как амбразуры, окнами и алтарным возвышением в восточной части. В зале стоят ряды длинных некрашеных скамеек, из алтарной части убрали изображения святых, к стене прибили большой темно-красный картонный щит со стилизованным солнцем и тремя звездочками посреди, поставили массивный дубовый стол и стулья. Четверка светло-коричневых гнутых венских стульев, два обновленных кожаных кресла, полдюжины дубовых, непонятного цвета или некрашеных кресел, сколоченных сельскими ремесленниками, и одно с резными ножками коричневого дерева, с высокой спинкой, обитой гобеленом, и белый стул, весь в золоченых завитушках работы австрийского или французского мастера. Да еще шесть дешевых табуреток, поглубже задвинутых под стол.

Членов родительского совета присутствовало немного — восемь человек. Отставной генерал Буйвид, новый владелец парупской мельницы; директор банка Герцбах, раза три менявший свою национальность еврей; почтмейстер Лауцынь; хозяйка городской гостиницы и питейного заведения госпожа Зустрыня, протеже министра внутренних дел Берга; одышливый начальник полиции Скара; председатель землеустроительной комиссии латгалец Дабар, он же и глава гротенского отделения социал-демократической партии; председатель местного отделения Экономического общества сельских хозяев, владелец усадьбы Скрудалиене Райбуц, тоже латгалец, и стройная блондинка, предводительница городского женского корпуса вспомоществования, супруга капитана Антена (прозванная в городке «очаровательной барынькой»). Эти восемь человек, правда, не составляли весь родительский совет гротенской средней школы. В начале учебного года общее собрание родителей избрало в совет и нескольких таких отцов, которые не могли похвастать ни крупными земельными угодьями, ни высоким служебным положением. В совете также числились и железнодорожный ремонтный рабочий Шпиллер, у которого даже воскресное платье пахло смазочным маслом и нефтью, и рабочий дубильни Гарнач, постоянно кашлявший и сопевший, будто у него в груди вместо легких ржавое сито. Но они оба к солидному большинству совета не принадлежали. Кроме поводов для споров, они в совет ничего привнести не могли, и школьное руководство поэтому беспокоило их редко — извещало о заседаниях уже после того, как те состоялись, или же не оповещали вовсе.

В ожидании задержавшегося директора члены совета коротали время отдельными группками: учителя, как и положено людям служивым, сами по себе, кроме тех, на которых были возложены особые обязанности, как на преподавателя физики Шустера (он развлекал госпожу Антену и госпожу Зустрыню). Члены совета мужчины образовали свою компанию. К ней примкнул и инспектор, учитель истории Биркхан. У них завязался живой разговор о хозяйственных делах и политике, как это и принято у людей деловых. Говорили о делах, о непокорных служащих, наглых безработных, разъяренных, ранее столь смирных латгальских рабочих. И о неудачных попытках уездного начальника покончить с грабежами и разбоем. Что касается бандитизма, то господа держались одного мнения: причиной этому большевизм. Бандиты эти — повсюду шатающиеся бывшие красноармейцы, которых почему-то отпустили на волю, и разагитированные рабочие, которых недостаточно морили голодом и пороли, да еще тайно пробравшиеся из Индры люди. По мнению господ, бандиты в большинстве своем проникают из-за границы. Как же устеречь границу, если на ней живут и русаки, и лапотники-латгальцы, которых давно уже следовало засадить, а их землю отдать латышам. Тогда Советская Россия уже не смогла бы вредить Латвии… А в красной России — мнения господ не расходились и в этом — лозунг «Мы новый мир построим» окончательно провалился. Совдепия идет ко дну. Россия находится накануне неизбежного восстания. Коммунистические вожди спешат вывезти за границу золото, да и сами уже навострили лыжи. Из-за советского золота, правда, возникло неприятное недоразумение. Буйвид и Биркхан считали, что золото, отправленное транзитом через Латвию, большевики просто присвоили, но начальник полиции Скара сказал, что это обычное взаимное перечисление ценностей, совершаемое при торговых сделках между любыми государствами. «Приятели» за свои закупки за границей рассчитываются золотом. Ему лично приходилось обеспечивать охрану такого груза от Индры до Даугавпилса. Однако незначительные разногласия не могли поколебать непоколебимую убежденность умных людей в слабости Советской власти. Они знали, что комиссары держатся лишь на чекистских штыках — на последних выборах в Советы избраны лишь пятьдесят четыре и восемь десятых процента коммунистов. Буденный будто бы уже предъявил Совету комиссаров ультиматум, в котором требует ликвидировать Советы. Скоро в Россию войдут англичане, американцы, французы, поляки, корпуса белых генералов. Не зря же польский генерал Желиговский недавно перебрался в Вильно. Белые финские части в Карелии тоже нельзя считать окончательно разбитыми. Как и японцев и генерала Семенова на Дальнем Востоке. Вот-вот настанет черед героических воинов Латвии. Буйвиду уже велено готовиться к приему военной миссии союзников. А приезд миссии — верный признак близкой войны. Не станет же цивилизованный мир терпеть такой рассадник смуты, как большевистское государство!