Янис Ниедре - Деревня Пушканы

— Вы не так поняли, — Салениек переглянулся с Пурене. — Я имею в виду иное. Вам, наверно, неизвестно… Видите ли, мы в Гротенах будем первыми, кто прибегнет к светскому акту бракосочетания. Первыми… Скажите, вы газету церковников «Латгальское слово» не читаете? И католическую церковь вы, конечно, тоже не посещаете? В таком случае, позвольте, я объясню вам. Существует постановление Учредительного собрания об отделах актов гражданского состояния, а церковники этому нововведению противятся. Призывают «безбожный институт» не признавать. В Извалте чету зарегистрировавшихся новохозяев несознательные прихожане избили до крови. Возможно, и нам будут препятствовать, а то и хуже того.

— Да что вы? — Айна поняла, что больше тянуть было бы просто неприлично. — Я согласна. И примите, пожалуйста, мои самые сердечные пожелания! Мария, я так рада, так рада за тебя…

За пожеланиями последовали рукопожатия, Айна с Пурене расцеловались, и все принялись за чай. За чаем уточнили подробности предстоящей церемонии, бракосочетание наметили в субботу через три недели. После последнего урока в школе. Так удобнее. Уроки не пропустят, а свадьбу смогут праздновать весь вечер и следующий день. Айна Лиепа снова, на этот раз уже толковее, пожелала им счастья, и Салениек встал, чтобы проститься.

— Обер-лейтенант пограничной охраны все еще пристает к вам? Уж очень назойлив. Но будьте решительны! Такие господа бывают смелы до известного момента: влепите ему одну-другую оплеуху, и все. Негодяи бывают разные, и подлы они тоже по-разному, но все одинаково трусливы. Людей смелых они побаиваются. Попробуйте! Для своей же пользы.

— Не сердись, пожалуйста, что не говорила тебе ничего раньше, — оправдывалась Пурене, проводив жениха. — Нам самим-то стало все ясно лишь три-четыре дня тому назад. Знакомы мы, правда, уже давно: в девятнадцатом году работали вместе в комиссариате просвещения у Эферта, но лишь на прошлой неделе, когда заведующий довел меня до слез и Антон, утешая, проводил меня домой, я поняла, что хорошо было бы всегда иметь рядом такого друга. Оказывается, Антон уже давно любит меня. Мы объяснились, помечтали и решили соединить свои жизни. Мне минул двадцать один, Антону двадцать пятый пошел. Считаться с опекунами нам уже не надо, взгляды на жизнь у нас совпадают, и к тому же мы одинаково бедны. Свадьба с пиршественным столом, чтобы там щеголяли нарядами гости, нас не прельщает. Но Антон несказанно хороший. И умный. Увидишь сама, когда потом встречаться будем. Историк, посещал театральные курсы Зелтманиса, хорошо знаком и с другими видами искусства. Захочешь, познакомит тебя с местным знаменитым резчиком по дереву, крупным художником. В Гротенах есть такой… Я лично с ним не знакома, но Антон его очень ценит. Тот обязательно поможет тебе.

— Я была бы очень благодарна… — Айна усердно взялась за свои тетради с записями. Теперь пускай Мария оставит ее в покое! Мысли рвались наружу, как плененные птицы, но сейчас нельзя было давать им волю. Как мало она все же знает жизнь, людей и то, что считала до сих пор своим вторым я, — искусство.

В учительскую Айна пришла незадолго до звонка, когда все педагоги уже собирались разойтись по классам.

Как обычно, за несколько минут до урока, материал предстоящих занятий пытался освоить инспектор гимназии — учитель истории Биркхан, грузный человек с коротко подстриженными волосами, а остальные педагоги, продолжая заниматься своими делами, не без любопытства посматривали на господина начальника — успеет ли дочитать книгу до нужного места, или же пухлая ладонь с унизанными перстнями пальцами так и не перевернет загнутой страницы. Прямо напротив дверей с классным журналом в руке стоял элегантный химик Трауберг, за столом, положив мелок и деревянный циркуль так, чтобы они были под рукой, сидел пожилой учитель математики Юлий Штраух. Как воспитанный человек, который никогда не выдаст своего безразличного отношения к тому, что говорит другой, он делал вид, что слушает учительницу латыни и, временно, латышского языка Милду Лиепиню, читавшую вслух номер «Стража Латвии», а на самом деле уставился отсутствующим взглядом поверх листа газеты и, как всегда, с грустью думал о своих болезнях и одиночестве. Лиепиня — полнотелая женщина, словно собравшаяся на бал: у нее высокая прическа, как у Аспазии в молодости, — читала вслух газету тоже больше для виду. Для нее куда важнее проследить за учительницей рукоделия и заведующей интернатом Тилтиней, которая в последнее время сдружилась с учителем физики Шустером. У Антонии Тилтини на Шустера явно особые виды. Нежные взоры Тилтини, которыми она одаривала моложавого физика в модных роговых очках, кололи Лиепиню как нож! Еще бы! Шустер — единственный сын лиепайского домовладельца!