Янис Ниедре - Деревня Пушканы

В дальнем углу комнаты на стуле развалился преподаватель закона божьего ксендз Ольшевский: коренастый декан напоминал скособочившегося колосса. Видно, у него были хорошие связи в армейском интендантстве — на выставленных из-под черной сутаны далеко вперед ногах красовались американские армейские ботинки на широком каблуке и с окованной железным полумесяцем подошвой. На первый урок ему идти не надо, и он, казалось, погрузился в дрему, однако, если присмотреться, то видно, что духовный отец бдит, мирскими делами не брезгует и не пропускает мимо ушей ни слова из того, что говорится.

Перед зеркалом, под портретом президента Учредительного собрания адвоката Чаксте, прихорашивалась учительница английского языка Аделе Креслыня. Приглаживала волосы, снимала и снова надевала пенсне, кривила губы и, согласно предписаниям, тренировала холодную английскую улыбку. Главное, конечно, улыбка. За глаза и когда не слышал инспектор, поговаривали, будто англичанка, чтобы добиться своего «кип смайлинг», запихивает за щеки подпорки-спички; правда, этого еще никто никогда сам не видел своими глазами.

На «доброе утро» Айны Лиепы учителя, как всегда, ответили небрежно — девчонка пришла. Один старый Штраух, здороваясь, привстал и вежливо поклонился:

— Доброе утро, доброе утро, барышня!

— Вас ждет мистер директор! — кивнула Креслыня Айне, как только зазвенел звонок. — Лично спрашивал вас. Ведь так, коллега Тилтиня, мистер директор ждет мадемуазель Лиепу на ближайшей перемене?

— На первой. Господин директор велел передать, чтобы вы спустились к нему. Директору нужно сказать вам нечто очень важное.

— Не понимаю, зачем я господину Приеде понадобилась, — недоумевала Айна. Кроме короткой беседы в сентябре, когда ее приняли на работу (Приеде тогда с отеческим вниманием водил новую учительницу по бывшему замку польских аристократов, чуть ли не заставлял всматриваться в деревья парка, любоваться бурлящей внизу рекой, восхищаться размахом культурной деятельности, развернутой истинными латышами в Латгале), директор обычно проходил мимо нее не менее безразлично, чем в коридоре мимо статуи святой заступницы графа. Уроками Лиепы он не интересовался; встретившись с ней, пробурчит под нос «драсьте», «добрутр» или «добрвечр» — и только его видели! И вдруг вызывает к себе! Не нажаловался ли Шпион? Обиделся, что она удрала. С папашей Дагисом Бергтал ведет себя, как пьяный деревенский мужлан осенью на танцульке — готов горло ему перегрызть. Утром зайти на квартиру некогда было, не случилось ли там чего-нибудь.

Ее любимый урок — рисование — прошел нервно, с частым одергиванием учеников. Но каких только глупостей не натворит в волнении человек.

Сразу же после звонка Айна поспешила на первый этаж. В конце коридора, возле ниши, закрытой коричневой занавеской, как обычно во время уроков, сидела уборщица Вонзович. Айну она на этот раз встретила особенно недружелюбным взглядом. Когда учительница почти поравнялась с нишей, уборщица быстро встала перед той. Ясно, ее дочка, ученица первого класса, обедает, а мать скрывает это от посторонних. Чтобы не подумали, что у принадлежащей к кругу школьной аристократии дамы Елены Вонзович что-то общее с уборщицей. Елена ведь паненка. Ну, скажите, не глупость?..

Кабинет директора помещался в его квартире — в бывших графских апартаментах. В кабинет надо было идти через большую, необставленную прихожую, единственным украшением которой была зеленая на медной цепи люстра.

В курительной комнате графа, а теперь кабинете директора, стоял серый полумрак. Такими же серыми казались портреты новоявленных государственных мужей — Чаксте, Ульманиса, Балодиса, ксендза Франциса Трасуна — в темных рамах. Сквозь плотные портьеры едва проникал дневной свет. От него на лица людей падали грязные тени. И директор Приеде казался учительнице рисования еще менее симпатичным, чем в зале или учительской. Уже полысевший астеник с черными усиками и мутными глазами. Одет директор по-домашнему: в полосатый атласный шлафрок, в вырезе которого белеет крахмальная манишка.

— Госпожа Лиепа, я пригласил вас для серьезного разговора, — откашлявшись, начал директор. — Для важного разговора. — Вытерев ладони ослепительно-белым носовым платком, он обошел массивный письменный стол, украшенный по углам звериными мордами, и опустился в кресло против Айны Лиепы, — Мы с вами кое-что обсудим. — Лысая голова, точно подброшенный пружиной шар, метнулась сначала вперед, затем назад. — Мы, барышня, забыли что-то очень важное. Забыли про время, в которое мы живем.