Янис Ниедре - Деревня Пушканы

— Долго мы не виделись… — Парень словно не хотел выпускать Анину руку.

— Приехал?

— Приехал… На великий праздник… — усмехнулся он.

— На праздник? Вот как! — Анна поняла, что он имел в виду, и тоже улыбнулась: — Опоздал. Важные гости уже уехали, пиво выхлестали сами, пироги дети съели.

— Стало быть, не повезло. Что же нам делать?

— Я и не знаю. Была бы постарше да поумней…

— Так тебе хотелось бы быть постарше да поумней?

— Почему бы нет?

— Ну, конечно, у каждого свое желание… Не зашла бы ко мне? — тихо спросил Викентий. — Ненадолго.

— Можно.

Анна уже давно не была в избе кузнечихи. Кроме сына, у вдовы никого не было. Викентий жил где-то далеко в городе, знать о себе давал редко. К тому же кузнечиха неохотно звала к себе соседей. После смерти мужа она жила замкнуто, с людьми была неразговорчива и резка.

Свет в избу кузнеца проникал через окно, выходившее во двор. Другое окно, с улицы, было занавешено одеялом, и в избе царили глубокие сумерки. Вошедшему с улицы светили лишь покрытый белой скатертью стол да кровать, застланная светлым покрывалом у задней стены.

Русиниха сидела за прялкой, нажимала ногой на педаль и пальцами сучила пряжу.

— Смотри, к нам гостья? — Она подняла голову. — Сама пришла или ты позвал?

— Сама, сама. — Викентий поспешил принести табуретку. Поставив ее, парень взял Анну за локти и, нежно сжав их, усадил ее.

— Ах ты! — Приличие требовало, чтобы девушка этому воспротивилась, а на самом деле ей это было даже приятно.

— Что нового у вас дома? — спросила Русиниха.

— Как будто ничего.

— Ну да, ну да.

А Викентия интересовало, как живет Анна. Она же в свою очередь стала выспрашивать, как он жил после ухода из деревни. На слесаря, стало быть, учится? И ему платят за это?

— Платят… — усмехнулся Викентий. — Копейки. Если бы не мать, если не помогала бы она…

— Выучишься, будешь ей помогать.

— Выучусь… Выучусь, так сначала надо будет работу найти. А где? В Даугавпилсе начали сносить сарай бывших железнодорожных мастерских. Сейчас расширять какое-либо дело никто не думает.

— Ты к матери надолго? — Анна заметила, что парню разговор о работе неприятен.

— На несколько дней. У моего мастера семейный праздник, он отпустил меня.

— Так ты скоро опять уедешь?

— Скоро!

Разговор иссяк. Русиниха сучила пряжу, молодые молчали.

— Пора домой. — Еще чуть посидев, Анна поднялась с табуретки.

— Погоди! — вскочил Викентий. — Мне надо тебе еще что-то сказать. Видишь, Анна, хочу тебя кое о чем попросить.

— О чем же?

— Не знаю, с чего начать… — Он посмотрел на мать, словно обратился к ней за помощью. — У меня дело к тебе… Но только никому об этом ни слова… Не могла бы ты передать Габриеле Дабран и Петерису Спруду, что я хотел бы повидать их?

— А сам зайти к ним не хочешь?

— Мать тоже так считает…

— Мать ничего не считает, — перебила Русиниха сына. — Я говорила, в Пушканах почти не осталось порядочной молодежи. Только и умеют, что на распятие креститься да на танцульки бегать.

— Ты, мать, не права, — с жаром возразил Викентий. — Не верю, чтобы дети бедняков забыли Советы. Они оторваны от товарищей. С ними никто не разговаривает, не помогает им.

— Это верно! — отозвалась Анна. — Мы сами… с Моникой Тонслав недавно на Большом острове спасли одного чужого от ищеек.

— Вот видишь… Но об этом никому не надо говорить! — Викентий приблизился к Анне. — Ты могла бы условиться с Габриелой и Петерисом? Чтобы пришли завтра вечером после захода солнца в осинки. Сделаешь?

— Ладно, Витя! — Она обратилась к нему как в детстве. — Я попытаюсь.

Когда Анна перед ригой запрягала лошадь в большую телегу, со стороны двора Тонславов затрещал частокол, и через него, точно вымокший боров, перевалился Антон Гайгалниек. Без шапки, босой, в штанах, подвязанных вокруг лыток зелеными тесемками. Завидев в лебеде колоду с клиньями, сделанную недавно Петерисом для молотьбы на курземскии манер, подошел поглазеть, но только Анна взялась за вожжи, как он крикнул ей:

— Эй, постой!

— Некогда. — Анна забралась на телегу.

— Факт, постой! Мне нужно поговорить с тобой.

— Отец ждет меня со льном.

Гайгалниек взял лошадь под уздцы.

— Ударю! — Анна схватила с телеги веревку и замахнулась. — Заигрывать вздумал, бесстыдник этакий!

— Аня, — не унимался Антон, — факт, мне надо у тебя что-то спросить.

— Ну говори, в чем дело.

— Видишь, Аня, — он подошел вплотную к телеге, — мы иной раз цапались с тобой. Иной раз я чересчур горяч был…