Янис Ниедре - Деревня Пушканы

— Слишком дорого! — не выдержал Антон Гайгалниек. — Слишком дорого!

— Ах, богородица милосердная! Паны говорят, а не знают, в какую комнату они попадут. Не комната, а церковь. Заходите, девиц пригласите, что поют и пляшут. Я знаю хоро-шеньких…

— Не такие мы люди, — сурово ответил Тонслав. — Гаспар, Езуп, пошли!

Незнакомец понял свою промашку. И поспешил исправиться:

— Я, паны, не говорю, что вы обязаны девиц позвать. Бог мне свидетель. Я понимаю, паны как истые христиане бережливо с рублями обращаются. У меня никакой расточительности на мирское не будет. Покой, хорошая постель, горячий крепкий чай, за который отдельно платить не придется. Сахару купил — и хоть целый самовар выпей. Как богатый даугавпилсский купец Грибков.

— Нам не надо. — Гаспар хотел идти дальше.

— Почему не надо? — вмешался Антон. — Человеку сон слаще меда. А перед важным делом уж непременно выспаться надо. Факт!

— Не думаешь ли ты заманить нас в какой-нибудь темный угол? — Тонслав вглядывался в незнакомца.

— Ой, панове! Это тут же рядом, в десяти, ну в пятнадцати шагах отсюда. Вон там, где фонарь над мостиком.

— Но мы больше десяти рублей не заплатим!

— Паны хотят меня нищим сделать. Меньше двенадцати невозможно.

— Десять. — Тонслав переложил торбу на другое плечо.

— Паны, вы разоряете меня.

— Десять.

— О боже, боже мой! Ну так идемте!

Вскоре пушкановцы вошли через широкие двери в двухэтажный дом. В сенях на стене горела яркая керосиновая лампа. Прямо против входных дверей винтовая лестница вела на второй этаж, справа от нее — широкая дверь с матовыми стеклами в какое-то большое, освещенное помещение. Оттуда доносились звон посуды и невнятное пение. Грустно играла гармонь.

— Понимаете, этот подлец кабак устроил… — Перед лестницей проводник пушкановцев остановился и впервые повернулся к ним лицом. Сухонький, сморщенный, остроносый старичок с бегающими глазами и тонкими, бесцветными губами. На нем черное, как у ксендза, пальто с отложным воротником, на голове — маленькая, темная, круглая шапчонка. — Негодяй! — Старик воздел руки. И сползшие рукава обнажили неестественно бледные и костлявые руки. — Ну истинный негодяй! Под суд бы такого… Моих гостей совращает, а на меня составляют протоколы за то, что без разрешения спаиваю постояльцев меблированных комнат. Он виноват, а Болех плати. У Болеха кроватные места для приезжих и чай, а полиция штрафует Болеха за то, что в этом доме прохвост Стефаницкий под вывеской «столовая» держит кабак и спаивает каждого, кто войдет туда. Какое мошенство, какая несправедливость! И это потому, что Болех честный человек — не дает взяток полицейскому. Кинув осуждающий взгляд на застекленные двери заведения негодяя Стефаницкого, старик проводил пушкановцев на второй этаж. В сенях, а затем в низком коридоре на стенах висели керосиновые лампочки с пузатыми, густо закопченными стеклами.

— Прошу, паны! — Болех отворил дверь в самом центре коридора.

Маленькая, как мякинник, комнатка с тремя кроватями. У единственного окна — столик с двумя табуретками, за дверью — жестяная печурка. Шаткий, щелястый пол. Стены комнаты обклеены газетами, с которых навстречу вошедшим кричали их названия и заголовки над столбцами на русском, польском и немецком языках.

— Разве не шикарно? — Хозяин самодовольно выпятил грудь. — Целые три кровати. Ах да, ведь вас четверо… Ну, четвертому пану принесем тюфяк. На пол положим. Вот здесь! А теперь попрошу уплатить за ночлег!

— Уплатить? — удивился Гаспар. — Ведь мы еще не спали.

— Но будете спать. Уплатить можно и потом, но тогда вы должны мне сдать свои паспорта.

— Я паспорта не дам! — попятился Тонслав к двери.

— Тогда уплатите!

— Вперед?

— Да чего там столько разговаривать. — Торг этот был Гаспару не по душе. — Из комнаты мы уже все равно не уйдем.

— Пан разумно говорит, — поклонился хозяин Гаспару. — Сразу видно, пан кое-что повидал в жизни. Так, спасибо. — Получив деньги, он снова поклонился. — А теперь позвольте спросить: по какому это делу паны в Даугавпилс пожаловали? Может быть, за ссудой на постройку разрушенного в войну дома? Знаю одного хорошего адвоката, который такую бумагу составит, что господа чиновники уж никак не откажут вам.

— У нас судебное дело, — бросил Антон.

— И в суде адвокат, если с головой он, может очень помочь. Хороший адвокат черное тебе за белое выдаст, а белое — за черное. Самое ясное дело хороший адвокат так повернет, что самый умный судья дара речи лишится. И все так решит, как адвокату захочется.