Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

— А в старину разве были рабочие?

— Может, они назывались иначе, но кто-то же обжигал горшки, выделывал кетмени, серпы, ковал подковы…

— Помнится, как-то давно я разбила свою любимую маленькую голубую пиалушку. И чуть не заплакала от горя. А папа засмеялся и говорит: «Не огорчайся, дочка, потомки тебе скажут спасибо. Разбивая посуду, ты служишь науке — в толщу земли попадают осколки, по которым в будущем ученые смогут судить о нашем времени». — Барчин тихо засмеялась. — В последнее время я служу науке будущего особенно рьяно. Все валится из рук…

— Я был бы счастлив, если бы ты заготавливала материалы для археологов в моем доме! — мечтательно произнес Арслан.

Вдруг Барчин вздрогнула и, выдернув из руки Арслана свою ладошку, быстро отстранилась. Арслан увидел идущих навстречу Мусавата Кари и Кизил Махсума.

Кизил Махсум прошествовал мимо, сделав вид, что не заметил их, выражая этим свою обиду и неприязнь. Мусават же Кари, увидев, что парень смущен, и желая сконфузить его еще больше, подошел и поздоровался с ним за руку, окидывая при этом масленым взглядом Барчин. Приятель остановился в сторонке и буркнул:

— Ну, идемте, идемте скорее, не время лясы точить с бездельниками!

Подходя к нему, Мусават Кари намеренно громко сказал:

— Ловок проклятущий, ишь подцепил какую!

— В Джангахе много ходит таких… — с важным видом ответствовал Кизил Махсум.

Встреча эта оставила в сердце Арслана и Барчин неприятный осадок, они перестали шутить. Барчин сказала, что ей пора домой. Как только они вышли за ворота парка, Арслан махнул рукой, как бы отгоняя напрочь дурное настроение. Вспомнил пословицу, которую иногда говаривал отец: «Если еда твоя заработана честно, не стесняйся есть ее на улице». Он сказал об этом Барчин. Девушка улыбнулась. Через минуту они снова шутили, смеялись. И только чуть-чуть у него неприятно ныло в груди, как обычно саднит то место, из которого выдергивают занозу…

Проводив Барчин, Арслан вернулся домой. Пришлось опять перелезть через дувал. Он подошел к супе. Постель была приготовлена матерью. Лег. Ветерок доносил пьянящий запах райхона. Сбоку тихо, нагоняя сон, журчал арычок.

Мадина-хола встала рано. Потихоньку, стараясь не разбудить детей, чтобы в выходной день они выспались вволю, она вышла на улицу. Решила сначала сходить в булочную, потом уж развести огонь в очаге. Неподалеку от магазина, около столба, на котором висел большой черный репродуктор, стояла толпа женщин. Вид у них был встревоженный. Они, разинув рты, смотрели на репродуктор, из которого вылетали хрип, писк вперемежку с какими-то словами. Мадина-хола толкнула локтем соседку Рисолатхон: чего ради, мол, собрались?

— Радио не слушаете, — быстро проговорила та. — Война началась!

Война!.. В груди у Мадины-хола будто что-то оборвалось. Забыв, зачем пришла, она заспешила обратно. Влетела во двор и остановилась в растерянности. Сын все еще спал. На его ноги, высунувшиеся из-под одеяла, уже пало солнце. Поколебавшись, она все же приблизилась к нему и тихо коснулась его плеча:

— Эй, Арсланджан, проснись, сынок!

Арслан приподнял с подушки всклокоченную голову:

— Выходной же, мама, я еще посплю, завтракайте без меня.

— Война началась, сынок! Слышишь? Война!..

Арслан резко поднялся, протирая глаза.

— Что? Что вы сказали, мама? — спросил он, не веря своим ушам.

— Вышла на улицу, а там толпа. Молотов, говорят, выступает. Послушай, говорят… Война, сынок, — повторила мать дрожащим от волнения голосом.

Арслан стал поспешно одеваться. Никак не мог попасть ногой в запутавшуюся штанину, и рубашка затрещала, когда надевал. Наскоро умывшись, побежал на улицу. Пробегая мимо чайханы, увидел Кизил Махсума и Мусавата Кари, сидящих на сури, застланном полосатым паласом. Мусават Кари знаком подозвал его.

— Война началась, братишка. Герман пошел войной на Советы. Правительства — они, брат, всегда дерутся. И в старые времена цари с царями дрались. Да-а, лишь бы конец был для нас желанным… — Он молитвенно провел ладонями по бороде.

Кизил Махсуму, по-видимому, не хотелось разговаривать с Арсланом, он сидел, полуотвернувшись от него и устремив взгляд в одну точку. Потом он положил ладонь на круглое колено своему приятелю и сказал:

— Ну, идемте. Нам следует серьезно поговорить, как запастись кое-чем. Цены, думаю, сегодня на базаре уж подскочили…

Встал с сури и пошел не оглядываясь.

— Братишка, и ты позаботься о своей житухе, — сказал Мусават Кари, поднимаясь. — Припаси пудов пять — десять пшеницы. А есть деньги, купи в магазине кое-чего из одежды. Если нет денег, тебе твой Кизил Махсум-ака одолжит. Он отходчив, и сердце у него доброе. Кизил Махсум-ака тебе лишь добра желает. А ты этого не понимаешь, глупец!