Сергей Панасян - Рос орешник...

Но как нее медленно тянется время!

Наконец осталось две минуты. Секундная стрелка красиво делает один оборот… Дру…гой… о…бо…рот… Звонок!

Тамара собирает на столе тетради, закрывает журнал группы. Тамара идет по длинному коридору, ее останавливают, о чем-то спрашивают. Тамара ответила. Тамара вошла в учительскую.

Я набираю номер:

— Позовите, пожалуйста, Тамару Борисовну.

— Кто спрашивает?

Физкультурник. Любознательный товарищ.

— Родитель.

Я слышу, как он зовет Тамару.

— Алло, я слушаю.

— Тамара, не клади трубку, пожалуйста. Тамара, мне чрезвычайно надо тебя видеть. Слышишь, Тамара? Давай встретимся. Мне без тебя нельзя…

— Я только вчера просила, чтобы ты не звонил.

— Тамара, прошу! Мне надо тебя увидеть. А не то я умру. Гильотина сделает свое черное дело.

— Куда уж там, умрешь. Ну, хорошо, приходи. Как всегда, на угол.

Капабланка советовал: «В дебюте выводите по крайней мере одного из коней прежде, чем развивать слонов». Я озираюсь: на улице, оживленной улице, ни коней, ни слонов. Но, на мое счастье, проезжавшее мимо такси (да, да, такси!) останавливается. Я мигом — на переднее сиденье, защелкиваю ремень безопасности, говорю, куда ехать.

Шофер, мой ровесник, смотрит оторопело:

— Вы что смеетесь? Тут с километр пути-то… Пешком минут десять-пятнадцать…

— Спешу! Очень! Очень!

— Спешишь?.. А пару рублей кинешь?

— Ну, едем же…

И через три минуты желтая «Волга» на месте. У меня зеленый трояк и мелочь… Я протягиваю бумажку. Тот сует три рубля в нагрудный карман и задумчиво смотрит на другую сторону. Я выбираюсь из такси. Какой озабоченный, ишь как деньги, должно быть, очень нужны. Кооперативную квартиру, наверно, выплачивает. Уже с тротуара, но не закрыв еще дверцу, протягиваю парню мелочь:

— Вот, возьмите…

Не взял! Машина с места бешено рванула вперед. И почему шофер так сверкнул глазами?

Тамары на углу нет. Здесь мы встречаемся по субботам, когда она возвращается домой с работы. Нет ее и через десять минут, и я начинаю думать, что она раздумала и не придет, когда увидел ее. Тамара идет, как ходит только она, слегка покачиваясь, любуясь своим роскошным отражением в витринах.

— Ты уже здесь?

Капабланка советовал: «В дебюте выводите фигуры быстро и рокируйте рано, преимущественно в короткую сторону».

— Тамара, пойдем ко мне…

— Так сразу и к тебе? А… что… мы… будем… там… делать?..

— По телевизору кажут передачи для детей, но ты знаешь, они бывают и интересные.

— У меня в техникуме окно: через полчаса следующие занятия. Да и детские программы окончились. Лучше в скверике отдохнем.

Мы усаживаемся на первую же свободную скамейку. Ясно чувствую, что окно моей надежды с каждым мгновением катастрофически сужается. Вспоминается Капабланка: «Играйте при всяком случае комбинационно, чтобы развить свое воображение».

— Зачем ты сказала, чтобы я не приходил и не звонил?

— Хочешь правды?

— Да.

— Отец моего ребенка настаивает, чтобы я вернулась к нему…

— А ты?

— Не знаю, что делать…

— Он же предательски бросил тебя в нелегкую минуту. Тамара, оставайся единственно со мной. Не возвращайся. Тебе нужна помощь, и я буду всегда рядом.

— Мне жертвы не нужны.

— Чепуха… Послушайся Капабланку: «Принимайте всякую жертву — пешки или фигуры, — если только вы не видите непосредственной опасности».

— Это кто? Вместе работаете?

— Капабланка? Гениальный кубинец. Третий чемпион мира по шахматам.

— Вот видишь, и он предостерегает об опасности: мне за тридцать, тебе — двадцать шестой. Пройдет несколько лет, что тогда будешь петь?

— То, что и сейчас.

— Если бы это осталось правдой.

— А ты поверь мне, поверь!

— Я в жизни многим верила. Не один раз…

— Если поверишь мне, то не пожалеешь…

— А ты кого-нибудь любил? Раньше, до меня?

Я растерялся. Не знаю, что и молвить. Вопросик… Но надо вспоминать правду!

— Да.

— Да? — В блестящих глазах удивление и, в глубине, немного страха.

— Давно. В школе. В седьмом классе. Она записочку прислала, что любит и мечтает дружить. Я и ходил, провожал, портфель нес в школу и из школы. Мороженым, когда была возможность, угощал. Месяца через два набрался смелости и сказал… — Я замолчал.

— А она?

— Она ответила: «Ты кадр ничтяк, но я обожаю многосерийного Штирлица».

И Тамара вдруг засмеялась. Она хохотала так весело и долго, что две пожилые женщины, отдыхавшие на соседней скамье, осуждающе посмотрели на нас. Тамара неожиданно прижалась и звонко чмокнула в щеку. Женщины, обе, с презрением отвернулись.