Евгения Сергиенко - Штрафной батальон

— Собор слушает! — Подержал минуту, вздохнул: — Обратно не туда попали.

В дверь постучали — как поскребли. Вошла тихонечко Серафима, взглянула из-под надвинутого на брови платка робко и всевидяще, будто стены и пол подмела взглядом.

— Женщина хочет молитву взять, — обратилась она с поклоном к отцу Анатолию. — Вам, батюшка. Идите облачаться.

Отец Анатолий ткнул окурок в жестяную баночку и вышел следом за Серафимой. Тимофей глянул в оконце, сказал:

— Знал владыка, кого к нам прислать. Третий месяц батюшка Анатолий служит у нас, а от бабенок отбою нет в соборе. Так и идут, так и идут на него смотреть. Да ведь не отымешь, есть на что глянуть. И от такого парня жена ушла. Разве таких кидают?

— Попадьей называться не каждой под силу. Но я думаю, что отец Анатолий не шибко и горюет.

— Что же делать-то? Нешто он каменный? Жениться ведь нельзя.

— И это выгодно для прихода. Свободен, молод, собою хорош, а чем больше поклонниц, тем больше прихожанок. Не поп — находка, ищи — не найдешь.

По вековым плитам, истертым неизбывным горем и отчаянными надеждами, хватающими бога за грудки, священник не шел — летел, и бронзовая грива над плечами блестела как рыцарский шлем.

Молодая женщина, которая хотела молитву взять, притулилась у прилавочка ктиторши, склонив голову, покрытую тонким белым шарфиком. Около нее, как около больной, суетилась пожилая богомолка.

— Пройдите сюда, — позвал их отец Анатолий в малый придел.

За батюшкой, ревниво опережая прихожанок, шмыгнула Серафима, встала сбоку чуть поодаль.

Священник обернулся… и приготовленные, заученные слова пропали. Его, как единственного спасителя, как последнее прибежище, умоляли огромные серые глаза, вместившие всю бесхитростную, исстрадавшуюся душу. Он будто стоит на краю полыньи, а в ней утопает кто-то близкий и кричит, молит о помощи.

— Подойдите ближе. Не бойтесь! Как ваше имя? — спросил он, бросаясь на помощь.

— Люба… Любовь, — еле послышался ответ.

— В чем же грех ваш, Люба? Бог всемилостив, он прощает и великие грехи.

Слезы скатились по бледным щекам женщины, упали на черную ткань кофточки.

— Она дочь ваша? — обратился отец Анатолий к пожилой прихожанке.

— Ой нет, батюшечка миленький, нет! Сирота она, ни отца, ни матери, и муж бросает. Детей у ней нет! Первенького не доносила, а потом и не было больше, бог не дал. Наверное, за то наказал, что не взяла она до сих пор молитву, не исполнила обычай. Обязана была через шесть недель прийти в церковь и у батюшки сороковую молитву взять. А вишь, не удосужилась вовремя, вот и наказал ее господь, и нет ей счастья в жизни, — укоризненно причитала тетка и, быстро повертываясь, искала жалостным и выразительным взглядом у отца Анатолия одобрения своей речи.

А он спросил мягко, участливо:

— К врачу обращались?

— Ходила, батюшка, ходила. К профессору! Сказал: бог даст, дети будут. А вот не дает! И мой племянник, муж Любы, путался все с какою попало, а теперь и вовсе из дому ушел.

— Скатертью дорога. Не стоит он того, чтобы вы, Люба, о нем слезы лили.

За спиною отца Анатолия ухмыльнулась Серафима, напомнила:

— Все люди возлюбленные чада господа нашего.

— Не ваше дело, — сказал, не оборачиваясь, отец Анатолий и раскрыл над поникшей головой молодой женщины пухлую потрепанную книгу, что многие годы исцеляла все виды страданий. Читал певучей скороговоркой, торопился возвратить рабу божью Любовь под крыло господа, под его защиту и под свою.

Он видел гладкие русые волосы, стянутые туго от висков к затылку, видел под ними беззащитную шею, подставленную под молитву, как под удар, и ему захотелось отбросить требник, прижать к груди склоненную голову и говорить горячо, нежно простые и понятные утешительные слова. Он дочитал до конца, повысив голос, спросил:

— Давно вы замужем, Люба?

— Десять лет.

— Десять? Никогда не подумал бы. Вы так молоды с виду. Не плачьте! Вы хорошая, красивая, и в жизни вашей все будет хорошо. Вы достойны счастья.

— Достойна, батюшка, ох достойна! Тихая, ласковая она, послушная и ни в чем перед мужем не виноватая, а сколько слез проливает. Сиднем дома сидит и плачет. Придет с работы — и никуда больше. Руки на себя хотела наложить!

— Это же грех великий! — воскликнул отец Анатолий. — И не надо плакать. Не затворничайте! Вы живая. Найдите человека по сердцу. Зачем вам оставаться одной?

Тетка обмерла, ахнула и не скоро закрыла рот.

— Али мож-но-о? Люди осудят, накажет бог.