Евгения Сергиенко - Штрафной батальон

— Это же церковь. Наврали тебе! — захохотал мальчик, а дядя, такой хороший-хороший, так задумчиво сказал:

— Крепко же надувают тебя, парень…

И они пошли дальше, держась за руки, пошли за ворота на улицу, и Мите тоже хотелось бы вот так с тем дядей идти, держаться за его другую руку, и он пошел бы, если бы они его позвали… Но они только один раз обернулись и посмотрели на него, и дядя помахал ему рукой…

Может быть, Митя и не так все рассказал, как представлял себе, как ему рисовалось, как вспоминалось, но мама все поняла и сказала:

— Извини нас, сынок. Мы действительно говорили тебе неправду. Мы с бабушкой нарочно говорили. Предположи, милый, что мы шутили.

Если люди шутят, то они смеются, потому что весело делается всем, когда смешно. Почему же сейчас обе они, мама и бабушка, даже не улыбались? Митя очень любил, чтобы люди с ним вместе смеялись. Тогда хотелось от радости прыгать и хлопать в ладоши.

Всегда смеялся громче всех Митин папа. Раскатисто, густо, и бабушка говорила: «Грохочет!»

— Папа тоже шутит? — спросил Митя, трогая мамину родинку на щеке: мокрая она или уже высохла?

— О царица небесная! — схватилась бабушка за голову. Голова у ней белая-белая, аж блестит, и все соседки завидуют: «Ах, Ксения Николаевна, какие у вас красивые волосы». — О матерь божья! Да таких шутников, как твой отец, поискать только!

Митин папа появляется у них редко. Навещает. Приходит в гости по праздникам, по дням рождений и на именины. У мамы и Мити бывают дни рождений, а у бабушки — именины.

Папа приносит какие-нибудь подарки, целует всех в щечку и смеется, но не с Митей, не с бабушкой, не с мамой, как будто сам с собой.

— Ксения Николаевна, вы у меня самая лучшая теща из всех тещ! Га-га-га!

— Помалкивал бы уж, лысый дьявол, — сердится бабушка шепотком.

— Знаешь, Лена, как я этого нового заведующего поддел? До сих пор, если вхожу в лабораторию, удирает. Га-га-га! — рассказывает папа маме.

Папа работает научным сотрудником, он высокого роста, и бабушка говорит про него:

— Велика фигура… — и вздыхает. И хвалит: — Что ж, если разобраться, то Аркадий не такой уж и плохой человек. Хороший человек, добрый, веселый, и не как нынче другие разведенные отцы, которых с собаками не сыщешь, а он заходит, не забывает ребенка. Да вот беда: Митя к отцу какой-то неласковый.

— Дети очень чуткие, — объясняет бабушке мама. — Они все отлично понимают. — И искоса смотрит на Митю.

А Митя молчит, пытаясь угадать: поругали его или не поругали? Не то чтобы неласково встречал он отца, а как-то ему было безразлично, приходит или не приходит к ним папа. И всякие вопросы неохота папе задавать, не то что маме. Мама инженер, и она знает даже какие на каких автобусах двигатели.

Папу однажды Митя спросил про другое:

— Что такое царство небесное? Это еда в некотором царстве, в некотором государстве? Как в сказке?

А папа ответил совсем не про то:

— Ты, Митя, не обращай внимания. Женщинам надо прощать их слабости. Я им всем уже лет двадцать прощаю. Га-га-га!

Митя ушел от папы к своим игрушкам в свой угол между тахтой и книжным шкафом и думал по-своему, своими детскими словами, какой была бы веселой, понятной и великолепной жизнь, если бы жив был дедушка… Они гуляли бы вместе по воскресеньям, как другие мальчики гуляют со своими папами, и разговаривали бы про все, про все! Дедушка объяснял бы не подробно, а понятно… Пусть жил бы с ними всегда! Митя за него ел бы не то что «царствие небесное», а все самые сухие корки и кусочки от черного хлеба. Бабушка все хлебные остатки размачивает в миске и относит во двор голубям, а Митя ел бы их неразмоченными, лишь бы жил с ними дедушка…

…Влажные сумерки, заботливо укутывая землю на сон грядущий, взбираются из палисадника по голым еще веткам, налитым упругим живым соком, заглядывают в окно, в комнату, где над уснувшим мальчиком склонились две головы — белокурая и седая.

Легкий ветер стукает форточкой, просит, чтобы впустили, чтобы открыли окно и послушали, как весело тарахтит первый ласковый дождик по бесснежным чистеньким крышам…

Сквер против дома заиндевел настойчиво и нежно-изумрудно, и хотя трава взошла не сама по себе, как где-нибудь на лугу, а ее здесь для красоты посеяли люди, все равно пахнет трогательно и свежо — пахнет лугом.

Сноп жемчужного света раздвинул тучи, позолотив их края, превратив их в сказочные леса и горы, упал наискось, как сказочный трап, уперся в траву и рассыпал по ней искорки… То весна наступила, сошла с небес и шествует по земле, украшая все царства — и небесное и земное.