Николай Егоров - Залежь

— Это кто ж вас обворовал, интересно? — шагнул навстречу ей Семен.

— А кому не лень было. Так что на твой пай не осталось, лейтенант, — сразу догадалась Шурка, кто перед ней.

— Да мне, собственно, не много и требуется для начала — всего пару ласковых. До дому можно вас проводить, Александра Тимофеевна?

— О-о-ой, я не могу, — запрокинула голову Шурка. — Дом-то вот он. А больше вы ничего не запросите?

— Ну зачем вы так, товарищ Балабанова?

— Грубо? А хочешь — караул закричу? Отец, мать выскочат. Спросят, ты что к нашей дочери пристал? Думаешь, хромовые сапоги надел, так и король? А макаку видел? И не увидишь, не обломится.

Чего-чего, только не этого ожидал Семен. Нет, он не король, но… и не хуже. Ему казалось, Шурка чаще других поглядывала в его сторону и один раз даже подмигнула. Откуда было знать Семену, чего стоила Шурочка Балабанова? Шурочка — это такого полета птица была, что никогда не угадаешь, где она вспорхнет, и не уследишь, куда сядет. Днем Галаганов со стыда сгорел бы, но стыд как раз то пламя, которое ночью не видно, и человек становится смелее, раскованней, что ли. Стоит, например, в комнате погаснуть свету, и люди начинают говорить откровенней почему-то.

— Я не пристаю, я просто…

— Да уж куда проще. Ты что про меня выспрашивал у Николая, хихикали оба.

— Да ничего. Спросил — чья. Ну удивился еще: в куклы играла, когда я в армию уходил…

— В тряпичные.

— Что: в тряпичные?

— В куклы. Теперь в живые играю. Так сказали тебе? Не зря ж вам пару ласковых с первого вечера захотелось?

— Послушай, Александра…

— А-а… нечего мне слушать, все вы одинаковы. Не согласный? Приходи на ток завтра, докажу. Я в пятой бригаде работаю.

Шурка звякнула щеколдой воротец, скрипнула засовом в сенях — как не было ее сроду, Семена тоже проглотила темная улица, и пока шел он по ней — собака не тявкнула.

В кухонном окошке галагановского дома теплилась увернутым фитилем лампа-пятилинейка. Мать не спит. Ей все еще не верилось, что их Сеня тут, в Лежачем Камне, жив-здоров и ушел на вечерку к Шатровым, что все это наяву, а не привиделось, и она ждала сына, чтобы еще раз убедиться, что дома он. Приподняла голову с подушки:

— Сеня, ты?

— Я, я, мама. Спи, чего не спишь? Батя-то спит уж?

— Нету, на мельнице. Ходила я к нему. Вальцы ли, пальцы какие-то полетели там. Пока не изладим, говорит, не ждите. Шутишь, говорит, уборка началась, а мельница стоит. Се-ень! А Сень… Невесту-то не подсмотрел там себе?

— Подсмотрел, спи.

Семен чуток прибавил огня, пошарил под лавками, заглянул на полати, сходил со спичками в кладовку. Вернулся, постоял посреди избы, руки в бока.

— Куда ж я его сунул? — Подошел к горничным дверям. — Мам! Ты рюкзак мой не знаешь где?

— Зачем он тебе ночью-то?

— Да комбинезонишко там был засунут.

— Выстирала все, на улке висит. Да зачем тебе?

— Надо. Ты спи. Я отца схожу попроведаю.

Семен дунул в ламповое стекло — и как в угольную шахту провалился. Подождал, может, глаза привыкнут к темноте, но светлее не становилось. Вытянул руки перед собой, вышел во двор, нащупал на бельевой веревке влажный еще комбинезон, как попало свернул его в комок, сунул под мышку и на ощупь же пошагал по проулку за огороды, где должна была быть вальцевая мельница, работающая исключительно на экспорт.

— Порода галагановская. И вечно-то им больше других надо, — проворчала мать вслед ему. Проворчала и с тем успокоилась: с возвращением сына для нее все возвратилось на свои места, как было до войны.

Демобилизовали офицера Галаганова потому, что подпадал он под категорию специалистов сельского хозяйства, которое нуждалось в нем, и в первый же вечер за торжественным застольем разговор об этом и зашел, куда лучше всего определиться Семену Григорьевичу, но Григорий Галаганов на правах отца и старшего в компании прихлопнул тот разговор корявой ладонью.

— Ша, мужики! Об этом успеется. Пусть он сперва отдохнет, сколько положено, а там время покажет куда.

Особой пользы, кроме как поддать, поднажать, поддеть, поддержать, Семен на мельнице не принес, но комбинезон вывозил капитально: это уму непостижимо, какая путаная и маркая механика вальцевая мельница по сравнению с танком. И все же когда застукал под утро мельничный движок и зарокотали шестерни, хлопнул отца по мокрой спине Семен:

— Наша взяла.

— Взяла, ёшкина мать!