Иосиф Келлер - Суровые дни

— Подумают: никого в доме нет — и уйдут…

Стук становился настойчивым.

Проснулся и Вадим, которому постелили в гостиной на диване.

— Варюша, может, пришла Ася? — сказал Таганцев.

— У нее ключ… Это они!

Наконец, уговорили Варвару Лаврентьевну все-таки узнать, кто стучит.

Подействовал довод Вадима: чекисты не стали бы долго возиться, а взломали бы дверь.

Стучал санитар Ферапонт. Ростислав Леонидович его хорошо знал. С ним была Ася. Но где же ключ и почему не слышно ее голоса? С ней что-то случилось. Пальцы у Ростислава Леонидовича дрожали. Он долго возился с замком, а потом отодвигал тугую задвижку.

Ася лежала на ступеньках крыльца.

— Ранена? — закричал Ростислав Леонидович и опустился вместе с Вадимом возле нее.

— Сомлела.

И Ферапонт рассказал:

— Из больницы вышли вместе. Но вскорости барышня зашаталась и шла через силу. А возле крыльца не выдержала, упала.

Ростислав Леонидович, поблагодарив Ферапонта, сам поднял Асю и понес ее в дом, как носил маленькой, когда она засыпала у него на руках.

Едва колчаковцы подошли к рабочему поселку, заговорщики в городе взялись за оружие. Участились убийства красноармейцев и вооруженные нападения на квартиры партийных работников и служащих советских учреждений.

Для Бормотова пришло время переходить на нелегальное положение.

Неонила Никифоровна, приоткрыв на цепочку дверь, хотела тут же ее захлопнуть, не узнав квартиранта Савелия Тимофеевича Журавлева — так он изменился за время служебных разъездов. Голова выбрита. Исчезли бородка и усы, придававшие ему благородную солидность человека, занимающегося коммерцией. Худощавое лицо его помолодело, но выглядело куда более костистым и резким.

— Голубчик, кто вас так? — встревожилась старушка, когда, раздевшись, он прошел в свою комнату.

Бормотов рассказал, как, простудившись в дороге, занемог и попал в больницу. Решив, что у него сыпняк, сразу позвали парикмахера. Оказалась инфлуэнца. Но слабость страшенная. Еле доехал!

И Бормотов покорно отдал себя в полное распоряжение Неонилы Никифоровны. Она хлопотливо поила его горячим молоком и какими-то известными ей одной снадобьями, рассказывая последние новости. Так Бормотов узнал, что в поселке идут жестокие бои.

Первая попытка Пепеляева с ходу выбить красных с их позиций не удалась. Пришлось отступить, понеся тяжелые потери.

— Вы в пятом году от казаков два дня оборонялись, а мы продержимся еще больше, — говорил Прохору довольный Лохвицкий после очередной отбитой атаки. — Если артиллерийский огонь не даст белым выйти по льду в тыл обороны, выбранная позиция первостатейна.

Лохвицкий в служебной записке начальнику артиллерийской бригады Валюженичу просил сосредоточить на фланге, упирающемся в реку, не менее двух батарей. «Тем самым задержатся основные силы наступающего противника, выиграется время и обеспечится подход посланных реввоенсоветом резервных частей, достаточных для активной обороны города».

С запиской Лохвицкий решил послать Кузьму, Авдеевича. После удачного задержания Дикопольского Лохвицкий еще более привязался к смышленому мальчику.

Приказав отдать записку лично Валюженичу, Лохвицкий добавил:

— Не задерживайся!

Легче сказать, чем сделать. Добирался до города Кузьма Авдеевич пешком. Мороз, как назло, крепчал. Дул встречный ветер. Приходилось поворачиваться спиной, выжидая, когда он стихнет и можно будет сделать опять несколько шагов.

Как бывает бестолково, когда жильцы переезжают на новую квартиру, а их комнаты занимают другие люди! Так и в городе: из учреждений выносили и поспешно грузили на сани шкафы, столы, стулья и архивы, перевязанные бечевками. Папок такое множество, что Кузьма Авдеевич попробовал было прикинуть — сколько же понадобилось людей, чтобы исписать столько бумаги, но, дойдя до тысячи, бросил. А на одной из улиц он увидал, как канцелярские дела, бросали в костер и над ним кружились хлопья пепла. Люди были до крайности раздражены, они ругались между собой по любому поводу, а чаще так, беспричинно, чтобы сорвать накопившееся озлобление. Поэтому попытки Кузьмы Авдеевича узнать, где же находится разыскиваемый им штаб артбригады, кончались неудачно. Одни отвечали что-нибудь обидное, грубое, другие вообще не обращали на мальчика внимания.

Кузьма Авдеевич понимал: будь он взрослым, да еще одетым в шинель и с оружием, дело было бы иным. Ну, а с таким шпингалетом и разговаривать не желают. Но он упрямо продолжал поиски. Солдатская гордость не позволяла вернуться, не выполнив поручения командира.