Иосиф Келлер - Суровые дни

Зная, как высоко ценит Ленин музыку Бетховена, решили через Фотиеву — секретаря Владимира Ильича — пригласить его и Надежду Константиновну послушать известного музыканта. Ленин охотно согласился, но предупредил: если задержится — начинать без него. Не ждать.

Приглашая пианиста, Луначарский не сказал, что среди слушателей, возможно, будет Ленин. Луначарский не был уверен, придет ли Владимир Ильич. Сколько раз Ленин собирался посмотреть в Малом театре новый спектакль, подготовленный к празднованию первой, годовщины Октября, — драму Алексея Толстого «Посадник», но появлялись срочные дела, и поездка в театр откладывалась.

Когда Луначарский вместе с пианистом вошел в комнату и надел пенсне, которое снимал, чтобы протереть запотевшие с мороза стекла, он сразу увидел Ленина. Ленин стоял возле рояля, просматривая иностранные газеты.

Пианист знал, что приглашен играть для народных комиссаров, и ожидал встретить в квартире одного из них привилегированное общество. Но, к удивлению, увидел мужчин и женщин очень просто одетых. Не зная, что они занимают высокие посты в Советском правительстве, можно было принять их за врачей или учителей. Одна из женщин предложила ему стакан чаю.

— С морозца, горяченького. Только не обессудьте: без сахара.

И пианист невольно обратил внимание: на столике в сахарнице — цветные монпансье, а на прекрасном фарфоровом блюде — аккуратные ломтики грубого черного хлеба, выдаваемого по карточкам — «осьмушка» на день!

— Чем богаты, тем и рады. Кушайте!

Греясь у раскаленной «буржуйки», пианист с любопытством наблюдал своих слушателей. Все они примерно одних лет. Держатся просто и непринужденно, по-товарищески, но с большим внутренним достоинством и благородством. Старшим по возрасту казался человек с высоким и крутым лбом мудреца и рыжеватой бородкой. Очутившийся рядом Луначарский прошептал:

— Ленин!

Ленин? Вот он какой! Теперь пианист смотрел только на него.

А Ленин, просматривая газеты, вдруг заулыбался и подошел к скромно причесанной женщине с удивительно добрым лицом. Пристроившись возле уголка стола, она читала бумаги, вынутые из старенького портфеля, делая отметки карандашом.

— Надюша! Помнишь надоедливого английского корреспондента?

— Мистера Креншоу?

— Не забыла фамилию! «Дейли телеграф» дал его большую статью… О тебе. — И протянул ей газету.

— Обо мне? — Крупская покраснела.

— Ее заголовок: «Первая леди». — И пояснил тем, кто не знал: — В Англии так называют жену премьер-министра.

Крупская еще больше смутилась. Ленин, слегка раскачиваясь всем корпусом, весело заметил:

— В том, что это напечатала буржуазная газета, есть знаменательный смысл…

Потом подошел к пианисту и поинтересовался, много ли было слушателей на его концертах и как себя вели. И, услышав, что оба раза зал консерватории оказался заполнен до отказа, а во время исполнения слушали прекрасно, — обрадовался.

— В зале было холодно? — спросил Ленин.

— Немного прохладно, — ответил пианист.

Ленин улыбнулся, хитро прищурился и заложил руки за спину.

— Но не раздевались? Боялись замерзнуть. Вчера в Кремле для курсантов давали концерт. С каким вниманием красные офицеры, вчерашние рабочие и крестьяне, слушали чудесное пение Неждановой. — Ленин говорил горячо, но без пафоса и восклицаний. — Я подумал: не случись революции — все богатства культуры по-прежнему были бы скрыты от народа. А ныне, хотя народу приходится тяжко, очень тяжко, он жадно тянется к искусству…

Пока шел этот разговор, пианист поднял крышку рояля, сел и взял несколько аккордов, проверяя звучание инструмента.

— А теперь — слушать Бетховена, — торжественно сказал Ленин. И, подвинув два стула поближе к роялю, позвал жену.

Пианиста охватило необычное, давно не испытанное волнение. Словно в далекие дни, когда неизвестным юношей выходил перед публикой во фраке и лакированных штиблетах, выпрошенных отцом, оперным оркестрантом, у дирижера Барбини.

Раздались первые звуки. Легкие и вкрадчивые, и в то же время тревожные, беспокойные. Как в духоте предгрозья ветерок предвещает приближение бури, так и эта трижды повторившаяся жалоба таила пока еще скованную могучую силу. Но вот, наконец, она вырвалась наружу, бушуя и сметая все на своем пути.

Ленин сидел у стола, подперев голову рукой, другую положив на руку сидящей рядом Крупской.

А мелодия, истончаясь, затихала, словно глубокий вздох перед яростным рывком вперед. И вот они, грозные удары, возвещающие возвращение бури!