У них в десятом классе одна девчонка отвечала на уроке литературы: «Есенин связался с имажинистами и сидел в стойле… Но его жене это не понравилось, и поэтому он развелся». Конечно, Сонечка такие познания не показывала, но ведь тоже, тоже… А могла… Махнула на все рукой, и было все равно: в химчистку, сестра, так в химчистку. Там Хабиб появился, принес костюм. Сонечка ему пуговицы с костюма сама сняла… Он ждал два месяца каждый день у входа с охапками цветов… Потом перестал, и тогда она его увидела и побежала к нему…
Сонечка отодвинула фарфоровую чашку, поникла.
— Сейчас еще по одной налью, — сказала Надежда Николаевна и спохватилась: — Заговорила я тебя! Да обрадовалась, что не ошиблась. Вот ты спросила, зачем я тебя из химчистки вызволила?.. А увидела — сможешь. Недавно вот в сто двенадцатой школе перед выпускниками выступала. Ведь видела — есть к нашему делу способные. Ку-уда там? «Не хотим в лакеи!..» Да всякое дело можно испохабить. Ты заметила — шоферы дальних рейсов к нам обедать ходят из своего мотеля? Не рукой подать, да и свое кафе там, а — к нам…
Конечно, Сонечка видела их: солидные, степенные, ручищи такие надежные, на таких ладонях можно спать — не покачнутся.
— Так они добрую славу о нашем ресторанчике по всему Союзу, по всему Союзу несут. А добрая слава дороже всего… Или вот ты говоришь — чаевые. — Надежда Николаевна, видимо, продолжала спор, возникший в школе, потому что Сонечка-то ничего такого не говорила. — Деда моего казаки нагайками засекли, отец в госпитале обрубком скончался, а я буду драть чаевые с тех людей, ради жизни которых… — Она не докончила, развела руками. — Ну, бывает у нас, оставят больше, чем надо, это мелочь, муть, исключение, тут ты не мучайся. Но взяток не бери. Увижу — убью!
Она рассмеялась опять и побежала на кухню: там милицейским свистком сигналил снова вскипевший чайник.
Сонечка проводила ее благодарными глазами. Было обидно за сестру, что так не по-доброму отзывалась об этой прекрасной женщине. И как хорошо, что Надежда Николаевна все же затащила к себе на чай.
И вот однажды Григорий Максимыч Замойский построил всех сотрудников ресторана и, торжественно сияя, представил им новую официантку Софью Кирилловну Поятину, которая выдержала испытательный срок. На Сонечке было салатного цвета платье с кружевным воротничком, с пояском и накладными карманами, которое она с трудом после ателье на себя подогнала; лицо Сонечки полыхало. А до этого еще она подслушала нечаянно разговор — Замойский спросил Надежду Николаевну, как ее протеже, а та ответила, не задумываясь: «Очень талантлива». А еще до этого Рита и сама Надежда Николаевна помаленьку обучали Сонечку азам: как заказ принять умеючи, без лишних вопросов, как справа от тарелки класть нож и ложку, слева — вилку, справа подать блюдо, слева убрать, как обращаться с капризным кассовым аппаратом, который частенько мажется мастикою. У Сонечки все получалось ловко, но вот поднос «элегантно, непринужденно, даже слегка пританцовывая» нести на присогнутой в локте руке никак не могла, хотя и дома, под насмешки сестры, тренировалась.
«Научишься, — утешала Надежда Николаевна, — чувство равновесия у тебя есть. Потом о подносе и думать не будешь, даже смотреть, неся, на него не станешь… Помню, — посветлела она, и свободные официантки тотчас прислушались, — помню, пригласили меня, вместе с лучшими официантками города, обслуживать большое собрание ученых людей. Банкет у них был потом, как водится, с итогами, со значительными тостами. Волновались мы ужасно. Построились друг за дружкою, подносы вот так подняли. Знаменитый Иван Давыдович Пудин нами командовал. Сделал страшные глаза и выдохнул: „Девочки, пошли!“ И мы этак вышли… Так все ученые, седые умные головушки, поднялись и захлопали в ладоши».
Надежда Николаевна даже прослезилась, рассказывая это, застеснялась, вздохнула: «Старею». А ведь она, Сонечка, чувствовала, что, пожалуй, Надежда Николаевна по всему моложе ее. Надо встряхнуться, надо весело и раскованно подходить к людям, надо, чтобы не оскаленные зубы, а улыбка, искренняя улыбка была у тебя для людей…
Начиная с одиннадцати, появляются девушки и женщины из всяких контор, заказывают комплексно, по обеденному меню, все по полпорции. Быстренько управляются и опять по делам. Потом прибывают рабочие мастерских, расположенных у шоссе, сами подсчитывают, оставляют под тарелкою деньги, записку на салфетке: «Сонечка, спасибо, извини, мы спешили очень». Хотя они и моют руки, от салфеток чуть-чуть пахнет металлом, машиной.
Читать дальше